Якви
Шрифт:
– Кто из нас правдивее? Конечно, не вы. Я не хочу знать вас больше. Вы, кажется, стараетесь вызвать во мне недовольство собою.
– Так это и должно быть.
– Почему? Потому что я не могу убежать с вами в Бразилию?
– Нет. Потому что ваша красота, ваше очарование, ваша мягкость обманывают людей. Вы кажетесь воплощением любви и радости.
– Ах! – воскликнула она, с глубоким вздохом вытягивая свои округлые руки.– Вы просто ревнуете. Я счастлива. У меня есть все, что я хочу. Я молода и наслаждаюсь жизнью. Мне нравится вызывать восхищение. Я люблю драгоценности, наряды, и у меня их много. Я люблю развлечения,
– Это немыслимо, Долорес,– ответил он.– Вы не можете думать…
– Уверяю вас, что моя голова работает достаточно хорошо. Но я бы ничего не имела против того, чтобы стать каким-нибудь маленьким ручным животным, хотя бы кошкой с рыжими глазами. Поэтому, Монтес, вы должны уметь обращаться со мною, или я начну царапаться.
– Что ж, я предпочел бы, чтобы вы царапались,– сказал Монтес.– Мужчине нравится, когда женщина одно мгновение любит его нежно и страстно и сейчас же готова вцепиться ему в волосы.
– Вы, конечно, испытали это, сеньор? – ответила она насмешливо.– Вспомним хотя бы маленькую Альву. Вы восхищались ею. Может быть, она…
– Она очаровательна,– заметил он спокойно.– Я буду искать у нее утешения.
Долорес сделала рукой резкий, страстный жест, непохожий на ее обычные, медлительные движения. Ее сонные золотистые глаза загорелись.
– Вы ухаживали за ней? – спросила она.
– Неужели, Долорес, вы думаете, что хотя один мужчина может устоять перед этой девушкой?
– И вы не устояли? – спросила она с высоко подымающейся грудью.
Монтес сбросил с себя напускную веселость.
– Нет, Долорес, я устоял. Последнее время моя жизнь похожа на ад. Мне кажется, что любовь к вам переходит в ненависть.
– Нет! – воскликнула она, протягивая вперед руки.
Монтесу удалось всколыхнуть ее.
– Долорес, скажите мне правду,– сказал он, беря ее за руку.– Вы еще ни разу не были откровенны со мной.
– Я верна своей семье. Она выбрала Пиреца мне в мужья еще до того, как я узнала вас. Это решено. Я выйду за него. Но…
– Но… Долорес, вы любите меня?
Она опустила голову.
– Да, сеньор, недавно я поняла это. Ах, не надо, не надо. Монтес, прошу вас! Вы забываете, что я помолвлена с Пирецом.
Монтес отошел от нее. Ее признание и сопротивление показали ему, что он был несправедлив.
– Долорес, если бы я пришел первым – до Пиреца,– вы стали бы моей? – спросил он.
– О, сеньор, с какой радостью! – ответила она.
– Скажите, во время завтрашнего приема, назначенного вашей матерью, вероятно, будет объявлена помолвка?
– Да, и тогда я буду свободна до осени, до того дня, когда…
– Когда вы выйдете замуж?
Она наклонила голову и робко взяла его за руку.
– До этого еще далеко, Долорес, мне придется вернуться в Бразилию.
– Ах, сеньор, это убьет меня. Останьтесь! – воскликнула она умоляюще.
– Это опасно. Пирец не любит меня. Я его ненавижу. Может произойти что-нибудь ужасное.
– Это уж его дело. Я дала ему слово. Я исполню свои обязательства и теперь, и потом. Но я не вижу причины, почему я не могу, хотя бы недолго, быть счастливой своим счастьем – до того дня. Не все в моей жизни будет так, как я этого хотела бы. Сейчас я счастлива. Сеньор, если вы любите меня,– вы останетесь.
– Долорес, разве вам не кажется, что мы будем страдать еще больше? – спросил он.
– Конечно, потом. Но не теперь.
– Для меня опасно настоящее. Только представить себе, что вы любите меня. Я не думал, что вы способны любить. Слушайте! Мне кажется, что-то должно помешать вашей свадьбе или случится после нее. Но нельзя быть в этом уверенным.
– Кто знает! – прошептала она, и в глазах ее вспыхнула надежда.
– Долорес, если так или иначе Пирец исчезнет из вашей жизни, вы станете моей женой? – спросил он хриплым голосом. Еще ни разу до сих пор он не предлагал ей брака.
– Если эта призрачная надежда заставит вас остаться, сделает вас счастливым – да, сеньор Монтес! – ответила она.
Наступило время, когда Якви понадобился на фабрике, где извлекались из листьев волокна генеквена. Он стал ценной машиной-инструментом, который не ошибался и не тупился. Надсмотрщики шептались между собой: «Потребовался бы не один человек, чтобы справиться с этим черным великаном» – и они почти перестали наблюдать за ним. Он мог бы убежать. По необозримым полям генеквена он мог добраться до джунглей и, повернув на север, дойти до океана. Не раз подобный случай представлялся Якви. Но он уже не смотрел на север.
Сначала он должен был бросать листья генеквена в пасть давильной машины. Сочный, ароматный, двадцатифунтовый лист обращался в липкую массу, в которой сверкали белые нити волокон. Из этих волокон делались веревки уступавшие по качеству только манильским.
Через некоторое время он получил повышение. Его перевели в отделение прессов, где он должен был орудовать сильным железным прессом, приготовляя генсквеновые кипы. Это был высокий, странный на вид предмет, продолговатый по форме, похожий на ящик, открывающийся во внутрь. С помощью рычагов производились определенные движения. Длинные связки волокон генеквена, принесенные из давильного отделения, складывались в пресс до тех нор, пока он не был наполовину заполнен. Тогда движением рычага машина закрывалась и снова открывалась. Эта процедура повторялась несколько раз. Потом управляющий машиной, сойдя с помоста, должен был встать на волокна, находящиеся в прессе, и утаптывать их. После этого в машину клались новые связки. Наконец она настолько наполнялась, что, казалось, уже не было возможности ее закрыть. Но действием рычага огромные стальные челюсти начинали постепенно сжиматься и, наконец, смыкались. Тогда откинутые боковые стенки обнаруживали большую, ровную кипу из генеквена, готовую к погрузке.
Якви научился так искусно обращаться с прессом, что эта работа была всецело возложена на него. Когда носильщики уходили за новыми связками волокон, он оставался один в комнате.
Казалось, какое-то странное соглашение возникло между Якви и прессом для волокон. Если Якви управлял им, он всегда действовал исправно. Якви знал точное количество волокон, нужных для выделки кипы высшего качества. И он был так аккуратен, что все кипы спрессованных волокон получались одного веса. Они выходили из пресса сверкающие, белые. Какое-то странное родство было между этой машиной со стальными челюстями и тем, что жило в душе Якви – постоянной, неукротимой ненавистью, страшной, выжидающей, готовой на все.