Ямы мои
Шрифт:
Нет, всё-таки жилось нам с 8 утра до 16-17 вечера совсем нескучно. Сядешь, бывает, вспоминать и такое всплывёт вдруг из самой глубины… И тихо хереешь- да неужто и такое могло тогда иметь место быть! Да уж, времечко…
Классе в третьем решил пойти заняться футболом. С кем-то увязался на «Локомотив», записался и начал отпрашиваться с продлёнки на тренировку. Поверили мне, или нет- не знаю, но разок, возвращаясь домой встретил свою Антонину Васильевну, идущую со стороны нашего дома. Возможно ходила проверить, не сижу ли я вместо продлёнки дома. Я вышагивал навстречу с мешком для обуви, где лежал костюм с начёсом и кеды, то есть выглядел стопроцентным спортсменом. Вопросов у неё не
А вот с футболом не срослось. Тренировки после третьей, одеваясь в тесной подтрибунной раздевалке, обув одну ногу так и не смог отыскать в куче обуви второй свой валенок. Валенки у меня в детстве были катанные дедом точно на мою ногу с небольшим запасом, мягкие, подвёрнутые и такие удобные! Даже дождавшись, пока народ разойдётся немного, чтобы стало посвободнее, не сумел дообуться. Тренер велел обуть непарный, одиноко стоящий за скамейкой и приходить преобязательно через два дня на тренировку.
Когда пришёл, меня уже ждал парень, тоже с разными ногами. Не просто правой и левой, а подобно мне обутый в непарные валенки. Оказалось, подожди я в день подмены минуток ещё десять, пошли бы мы по домам оба в своей обуви. Он, сунув, не глядя ноги в ближайшие голенища, отправился в соседний зал смотреть борцов, а выходя обратно на улицу обнаружил, что неправильно обут. Ну и бегом в свою раздевалку, где уже никого…
Когда поле оказывалось нечищеным, или занятым, играли мы в парке Щорса. Кому-то нравится зимний футбол в снегу, мне же это всю жизнь- серпом по одному месту. Получали ли вы в морду лица на морозе мёрзлым мокрым мячом? Я неоднократно. Ощущение, будто стенкой тебя плашмя треснули в рожу, она начинает наливаться жаром, и прямо чувствуешь, что краснеет.
– Нет, -подумал раза после третьего: – Такой футбол нам не нужен и повесил кеды на гвоздь. В буквальном смысле. Да просто они порвались, начали пропускать внутрь снег и были оставлены до лета на случай, если новую пару у меня получится убить ещё страшнее.
Ну не спорт, так почему бы не пойти в большую литературу… и записался в школьной библиотеке в кружок ремонта книжек. С умным видом в компании нескольких девчонок сидел на низёхоньких табуреточках, впитывал тонкости непростого реставрационного дела, после чего своими руками что-то отрезал, чем-то намазывал и к чему-то прижимал, иногда перекладывая сверху тяжёлыми томами, иногда дощечками…
Но больше, чем на руки библиотекарши, гляделось в окошко. Там в любое время года воля и простор, там ты и друзья-товарищи сами хозяева своему времени и желаниям. Туда, с какими бы благими намерениями не приходил ты с утра в класс, уже после первого урока начинало тянуть со страшной силой. За окошком были твои Ямы. Исхоженные вдоль и поперёк, но всё равно каждый раз другие. Нынче днём они- прерии, к вечеру- поверхность луны, назавтра- поле боя, морское дно, тайга, или, например, древний Рим… И всё- только для нас. Вообще в некотором возрасте ты уверен, что мир создан исключительно для тебя, и все самые наиважнейшие дела и открытия только и ждут, пока ты немного подрастёшь. Если быть уж совсем честным, то и на шестом десятке нет-нет, да и снова начинаешь подумывать, что ещё не поздно и что просто несолидно и неправильно с точки зрения мироустройства было бы совершать переворот в науке в молодом возрасте, при том, что большинство учёных на портретах куда, как немолоды и бородаты. Интересно, а современные дети так же уверены в своей необходимости и важности собственной персоны для судеб мира, как мы в
За некоторое время до описываемых событий отменили серенькую школьную форму, и мы уже ходили в школу кто в чём. Иные старшеклассники ещё и донашивали мышиного цвета костюмы. И купили мне в «Юности», или «Самаре» джинсовую короткую курточку в комплекте с джинсами. Типа- такой костюм, который, вроде, планировали вскоре сделать новой школьной формой. Джинса, конечно, наша, советская, дешёвая и волосатая. Но мне это серо-синее великолепие нравилось и надевал я его с удовольствием. Правда отравляло жизнь, что обзывали блатным. Но вскоре в такую же пару одели ещё несколько школьников. Причём одного- не помню кого, в нашем классе, и «блатным» быть перестал.
Однажды после обеда на прогулке, как всегда, носились, будто угорелые, а после начали бороться. И вся компания друзей из-за улицы Новоурицкой переборолась со мной. Правда, как могли мы тогда бороться? Разве, что по -медвежьи стараясь сломать друг друга, да безбожно и больно наступая на ноги сопернику, толкая при этом в грудь. Когда каждый из нас, уверенный именно в своей победе, гордо направился после прогулки на продлёнку, почуял я сквозняк в районе колена. Ужас! Модная штанина оказалась изнутри разорванной по шву снизу доверху.
Жизнь наша проходила под Лениным и не знаю, что бы мы без него делали. Октябрятская звёздочка с кучерявым блондинчиком в серёдке быстро была снята с груди и перекочевала к колену. Володя Ульянов довольно крепко держал края штанов. Пацаны дали мне ещё одну звёздочку, и середина ляжки перестала смущать наших девчонок. Хотя…скорее- смешить их. Лет-то нам было- хрен, да маленько навсего.
На вопрос Зои Ивановны, кто это сделал, ответить я мог только, что боролся со Славкой Бунеевым, Саней Рытенковым, и Маратом Сабировым. С Маратом даже дважды, или трижды.
–Ну, вот, наверно Марат, когда пинались, и цеплялись, и порвал- от допроса у меня уже слёзы выступили. Если честно, не то, что не знал, с кем боролся, когда порвал, а до окончания прогулки и голой ноги не чувствовал. Сам Марат отчего-то тоже вдруг признал, что это он виноват, хотя, думаю, раз уж я в пылу и азарте прошляпил и треск разрываемых ниток, и осенний холодок на коленке, так он и вообще увидал это безобразие, когда меня закалывали звёздочками.
Кабы просто пойти мне домой с разорваной штаниной- так это: –Тьфу, пустяки и дело житейское. А вот после учительницыного «расследования» что-то стало боязно. –Ну- думаю: -Раз всё так серьёзно, то и дома заругают. И пошли мы с Олегом Шашиным домой не через Стасика Строкина, а напрямик по Горной. Я- чтобы голой ногой не светить, он- за компанию.
И что дальше? А дальше застрочили на машинке шов и всех делов! Устранено всё было куда, как скорее, чем даже разбирательство в школе. Если точно помню, НаталияНаталия- тётушка, даже посмеялась тогда над моими слезами, споро подшивая. До кучи пришили на нижний край штанин половинку «молнии» и джинсы мои опять сделались блатными.
Однако формой подобные костюмчики не стали, поносились некое время и стали предсказуемо малы. Курточку пытался таскать ещё некоторое время, напяливая внатяг и не застёгивая, а после ушла в небытие и она. Про инцидент, расследование и Маратово обвинение забыли прежде, чем закончилась неделя; прогулки наши перед продлёнкой вскоре по причине появления широкой траншеи перед школой сильно урезали по времени до поздней осени; борьбу запретили, а футбол, после того, как мяч сам, ничьей ногой не направленный, угодил в стекло нашего классного кабинета, перенесли на школьное поле. Вроде бы даже сам директор, лысый, плотный и важный Тимофей Иваныч насчёт футбола лично распорядился.