Ямы мои
Шрифт:
Что случилось вскоре на том поле, расскажу попозже.
Итак, охладевши к футболу холодным концом зимы, не играл в него и «на своей классной» площадке, ограничиваясь вербовкой для своей команды классного вратаря- Вовки Кузнецова. Пацан был, скажем так- широк в кости и весил, как двое любых из нас, хоть и сидел на класс младше. При помощи физического воздействия, которому он по скоростным своим качествам не мог противостоять и обещаний никогда больше его не обзывать мне почти всегда удавалось заполучить этого на самом деле едва ли не лучшего легионера-вратаря. Не только для своей комплекции, но и вообще, он обладал отменной реакцией и глазомером и спасал ворота от самых опасных ударов.
После разбитого окна и изгнания ТимофейИванычем футбола на поле за школу, следить за нашей прогулкой стали
На самом краю поля ржавела железная большущая лодка, внутри которой после дождя невесть сколько времени сохранялась вода. Пришло мне в голову отправить в плавание по этому «морю» красных «солдатиков». Пара-тройка сухих скукоженных листьев-корабликов стояли уже на горячем ржавом борту, а экипажи отлавливались мной в теньке около лодки. Я присел и аккуратно собирал их в ладошку, стараясь, не дай бог, не помять.
Вдруг на меня бросилась земля. В голове зазвенело. Упёршись руками и поднявшись почти сразу услыхал девчачий визг. Прижал ладонь к голове и ощутил сырость и тепло. Рука была красной. Пацаны бросили игру и столпились рядом. Учительница летела к нам. Зачем-то глупая женщина начала показывать мне пальцы и требовать их сосчитать, словно я не учился в её классе, и она не знала, как хорошо я считаю, невзирая на то, что склонен был лениться и бездельничать.
В продолжение представления оказались мы в поликлинике. Тётка в халате выстригла безбожно нехилый лесок волос, что-то в куда-то окунув, прохладно размазала по образовавшейся поляне, после чего залезла и в дырку. Учительница держала меня за руку и готова была, по-моему, грохнуться в обморок… Минут пять спустя я уже был героем с перевязанной головой из песни. Помните- «Голова обвязана, кровь на рукаве. След кровавый тянется по сырой траве»? Вот прямо-таки слово в слово. Голова, рукава, трава на краю поля. Одноклассники не знали, как мне угодить.
А дело-в тот же день пацаны восстановили цепочку событий-обстояло так, что друг мой Стасик, стоя на воротах и изнывая от безделья, поднял каменюку, покрутил в руках и нашёл подходящую мишень. Ею оказалась «фашистская десантная лодка, пристающая к нашему берегу». Стасик рванул кольцо и бросил «гранату», от волнения малость перебросив. Но лодка ведь всё равно должна была быть потоплена осколками! Попади он точно в цель- и меня бы, глядишь не ранило. Но случилось то, что случилось и не винить же мне друга за подобное недоразумение. На продлёнке мы уже снова ходили, как ничего и не было, лучшими друзьями.
Дома к происшествию отнеслись примерно так же. Ну, может кто из домашних и ждал, что от удара в моей башке что-нить стряхнётся и прорежется, скажем, талант к точным, либо вообще хоть каким наукам, но…всё осталось по-прежнему. Разве что несколько месяцев меня просили в школе показать шрам на башке, пока эту кровавую историю не перекровавило следующее жуткое событие.
А Ямы равнодушно желтели, краснели и утрами серебрили траву. Кладбищенские памятники становились всё виднее сквозь редеющую листву. Вскоре в школу выходить приходилось уже как будто раньше, осеннее солнышко всходило позже и позже. Дожди сделали путь до Первого Переулка скользким, вязким, зловеще блестящим, и мы уже как спасения от надоевшего мытья обуви (да-да, нас заставляли мыть её самим) ожидали заморозков. Таки знали бы вы, чего стоил после дождя один лишь узкий подъём с Горной к началу Ухтинского переулка, ограниченный с обоих сторон сплошными дощатыми заборами, сумрачный и неприлично долго сохнущий. Но всему бывает конец, и ямская слякотная осень замерзала кочками.
Здание бывшей нашей общественной бани никуда не делось. Стоит, себе, напротив сороковой школы на Новоурицкой. Не так, вроде, давно съехало из неё что-то похоронное. Докатились, мать вашу, бани похоронщикам сдавать… Да за это всех причастных самих впору заживо хоронить. Только деньги у некоторых негодяев в черепных коробках и шуршат вместо мозгов.
А некогда баня эта была едва не центром, не побоюсь сказать- культурной жизни наших курмышей. Да-да, придёшь, бывалоча, вечером с конкретной целью и завёрнутым в целлофан веником в это заведение, а там очередина. Дядьки на улице курят, тётки вдоль стен сидят, трещат себе
Пили Вы чай из блюдечка, когда осторожно наклоняешь над ним стакан, отливаешь немного и со свистящим звуком втягиваешь в себя слегка подостывшее озерцо? А сахарок макаешь в чай и высасываешь. Затем- ещё разок, после чего сахарок разваливается…либо съедается. Можно, конечно, и растворить обе упаковки в стакане и лить в блюдце сладкий, но как-то уж это примитивно. Сидишь, значит, ты с этим блюдечком, будто попал в далёкое прошлое, где только так, говорят, и чаёвничали степенные мужики, и млеешь от удовольствия. И это при том. что чаю ты, в общем-то не пьёшь. От слова «вообще». Но тут, это вам не там, и не вообще. Тут- баня и всё по-другому. Поэтому не то, что один, и не два, а и три стакана выдуешь- тяжести в пузе не почуешь, и кишки не обожжёшь. Как иначе, ты ж на него, на блюдечко, дуешь, когда к губам подносишь.
По пути к бане, коли случалось идти по Новоурицкой, проходилось два военных объекта, каждый из которых охранялся непременным часовым с автоматом. А вот машин вечером на этой улице не наблюдалось, поэтому шагать, размахивая банным специальным жёлтым портфелем, вполне можно было посреди проезжей части. Скажу и за то, что вообще тротуарами в те времена Ямские избалованы не были.
До дома доходили обычно в десятом часу и самое время было уже ложиться на боковую. А как иначе, это сейчас младшие классы по субботам не учатся, а мы учились и не считали возможным другой расклад, хоть и поголовно мечтали о двух выходных днях, как у родителей на работе. Одно выходило нам субботнее послабление- два-три урока, и в кино. Можно сказать, это мероприятие и грело наши неиспорченные развлечениями души начиная со вторника, или среды, когда мы считали себя уже замученными учёбой. Впрочем, особо везучим и жадным до культуры удавалось иногда попасть в «Искру» и на неделе.
Приехал с работы, выгнал на улицу кошачье своё поголовье и вспомнил давнишнее…
Был у нас, стало быть, на пересечении Первого Переулка и Горной продуктовый магазин. Назывался «Зелёненький». Почему? Таки бросьте спросить. По молодости тогдашних лет не упомню. Васьки нашего, что с домом вместе достался, в живых уж не наблюдалось. И привезли мы из деревни котёнка. Пожалуй, можно даже сказать- кота, был он габаритами большенький. Простой советский кот по кличке Шурик. Серый и полосатый. По своей деревенской привычке едва освоившись в городе, отправился изучать окрестности. Пропадал порой по целому дню, а не то и ночь блуждал где-то по своим хвостатым делам. И вот однажды Шурик пропал. Сами, небось, догадываетесь, кто по нему больше всех страдал. Один тощий шкет с переулка Ухтинского 28. И слезу пускал раз…несколько, так жалел сгинувшего кота.
А после его-кота- доставили в целости и сохранности. Две лапы спереди, две сзади, пузо, усатая наглая рожа, яй.а и хвост. Получи, мол, и распишись. А вот кто принёс- тут опять провал в памяти. Может кто из родственников припомнит? На вопрос же, где моего кота отыскали, ответ помню. Сказали- В Зелёненьком, было, прижился. Мужики там выпивали за магазином регулярно, ну и, соответственно, закусывали. А он простой бесхитростный деревенский паренё… кот. Чует колбаску- идёт на запах. Колбаска-то тогда была мясная, духовитая. Хоть и в дефицитах числилась часто, и количеством сортов не вышла, а доверие моей скотинке внушила. И прописался он с выпивохами при продмаге. Несколько дней прОжил, пока не поймали и в семью не возвратили. Правда за эти бездомные дни блудный сын не то, что не отощал, а даже от прежней своей некоторой еды стал отказываться.