Яновский Юрий. Собрание сочинений. Том 3
Шрифт:
Грицько. И я государственный человек.
Христя. Не того государства, может?
Грицько. А какого же?
Христя. Кабы свинье крылья — она бы и небо изрыла!
Грицько. Слушай! Ты меня знаешь. Да не совсем.
Христя. На что тебя знать? Любила — не знала, а теперь и подавно не надо. Только сердце щемит, голова кружится… Прощай, Грицько, пускай тебе путь-дорожка легка станет…
Грицько.
Христя. Я все ждала, что ты скажешь. Как жене будущей скажешь. И мы вдвоем бы посоветовались, людей спросили, к прокурору бы поехали… Советская власть — близкая своим людям, как мать близкая…
Грицько. Я тебе все сказал!
Христя. А о том сказал, что не будешь тут жить? Что через три дня уедешь отсюда?
Грицько. Мне позволят здесь жить.
Христя. Может, и нет. Прощай! Жалко мне тебя.
Грицько. А мне не жалко! Головой об стену буду биться! Повешусь посреди села — глядите, радуйтесь! Детей приводите! Посреди села!
Христя (ядовито). Думаешь, поверят?
Грицько. Молчи! Убью!
Христя. На себя взгляни. Разве такого отца ребенок примет?
Грицько. Вот же твоему ребенку! (Бьет Христю ногой в живот.)
Христя (падает). Спасите! Люди!
Грицько. Тише… Христя… Потерпи…
Христя (стонет). Собака…
Грицько. Умоляю… (Падает на колени.) Христя… ради любви… Не убивай!..
Твердохлеб (входит). Что случилось?
Грицько (поднимает Христю). Вот… Упала… Схватки… Родить надумала… Га, перед свадьбой родить… Ты слышал такое, товарищ Твердохлеб?.. Вставай, молодичка, а то холодна водичка…
Христя(сквозь зубы). Пусти… Семен, я упала…
(Держась за стену, идет.)
В дверь вбегают Докия и Саня, уводят Христю.
Твердохлеб. Надо за врачом!
Гринько. Марийка уже побежала. Твердохлеб. Это очень хорошо. На радость всем. Новый колхозник на свет просится.
Грицько. И вам дай боже того же. Твердохлеб. А мне откуда? Я еще не женатый.
Грицько. Это дело поправимое. Всему колхозу видно, как вы на мою Марийку поглядываете.
Твердохлеб. Ну и что?
Грицько. А она на вас. Видная выйдет пара. Я свою
Твердохлеб. Я и не знал, что вы оратор. Грицько. А какую свадьбу отхватим! На всю губернию! Еще бы — Григорий Чорный выдает свою дочку Марийку не за кого-нибудь, а за героя-пограничника, за Семена Твердохлеба!
Твердохлеб. Вы, наверно, забыли, что вас никто и спрашивать не будет?
Грицько. Я понимаю. Это дело деликатное. Любовь. Голубку спугнешь — порх! — и нету ее.
Твердохлеб. Григорий Чорный, вы сказали Христе, что приехали к нам на время?
Грицько. Зачем мне беспокоиться, если вы сами ей сказали?
Твердохлеб. Я с вами не шучу.
Грицько. Я думал, мы на посиделках, и пошутить не грех. Если обидел вас, простите и не гневайтесь… Я Христе все рассказал. Документы показал… Твердохлеб. А она?
Грицько. Когда женщина любит — и каторга не помеха. Жалко мне брать ее с собой, отрывать от родного колхоза. А она: я семь лет тебя ждала, вместе будем жить, где ты — там и я. Думаю еще и мать взять, сами знаете, пускай старый человек в хате порядок соблюдает, за детьми ходит…
Твердохлеб. Мать любит вас?
Грицько. Уж так любит, так любит…. Если не возьму с собой, пешком за поездом побежит.
Твердохлеб. Григорий Чорный, вы уже присмотрелись к нашим людям?
Грицько. Человек себя не скоро показывает.
Твердохлеб. Так ничего и не увидели?
Грицько. Меня семь лет в лагерях исправляли. Газеты читал. Людей слушал. Работал так, как на себя никогда не работал. Сознательный пришел, а вы спрашиваете.
Твердохлеб. Значит, вы понимаете, что Христю мы вам не отдадим?
Грицько. Неужто в колхозе и любовь на счету?
Твердохлеб. В колхозе все на счету. Вот вы и подумайте, следует ли вам обманывать Христю. (Уходит.)
Грицько (вслед), А если у меня любовь? (Один.) Боже! Помоги мне хоть на этот один день! Лучше с десятерыми Иванами дело иметь, чем с одним Твердохлебом! (Уходит.)
Входят Омелько и Василина.
Омелько. Да видано ли, чтобы вот так танцевалась горлица? (Притопнул деревянной ногой.) Горлица вот как танцуется! (Показывает.)