Яновский Юрий. Собрание сочинений. Том 3

Яновский Юрий Иванович

Дед Мелхиседек(один). Уж и разбил. (Нюхает табак.) Не видали вы, как бьются! Вот у нас, бывало. Сойдется родня на крестины. Или на именины. Или на свадьбу. На спаса. На Миколу. Вот бились! Теперь уже так не бьются. Не тот народ пошел. Кость слабовата. (Нюхает табак, чихает.) Ишь правда! Бывало, вдаришь кума или свата, а тот крякнет только. Теперешний кум, может, и дуба бы дал! Да! Бывало, сойдемся на родины. Вся семья за стол усядется. В красном углу старые деды. Бороды аж зеленые — никто до ста десяти годов не помирал.

Рядом сидят просто деды. За ними мужики. Бабье племя — старухи, женщины, девчата. Парни, юнцы. Ребятишки кишмя кишат! Сидим. Друг друга угощаем. Женщины на стол подают. Чарочки звенят. Колбасы — соблазн один. Ах леший тебя побери, всего вдоволь! Понемногу и песни заведем. Вот эту, как ее? (Поет.) "В месяце июле выпала пороша!.." Или еще вот эту. (Припоминает, напевая.) "В месяце июле выпала пороша!.." Разговор уважительный, слова приятные. "А чем вы, брат, засеете тот клин, що по-над леском?" — "Чем засею? Да, может, гречкой, сват, она и лес украсит и каши даст!" — "Ой, брат, неладно вы сделаете, вымокнет гречка у леса". — "Вас не спросил". — "Вот-вот — велика Федора да дура". — "Это я дура?!" — да трах кулаком по миске. Похлебка с тарелки в потолок. Тут и почнется. За чубы возьмутся, только сопят. Грохот по хате пойдет, хоть богов выноси! Ухваты попереломают. Полку с посудой кому-нибудь на голову наденут. Печь развалят. Двери сорвут, пока во двор протолкаются. Во дворе — раздолье. Кто люшню ухватит, кто трепалку. Кто ворота ломает, кто доску с колодца отдирает. Помогают горю, кто чем может. А я не знаю, что делать — то ли топором рубать, то ли в меже переждать? (Нюхает табак.) Дружно жили. (Уходит.)

Входят Грицько и Христя.

Грицько. Малость выпил и чую, уже будто кто мои мысли развязывает, так и лезут на люди, так и лезут…

Христя. Разве они такие нехорошие, Гриць, что ты их боишься? Меня бабка Медунка прогнала — не лежи, да и только! А я и с мыслями не соберусь.

Грицько. Люди скрозь одинаковые.

Христя. Я спрашиваю, мысли, что ли, нехорошие?

Грицько. Мысли обыкновенные. По земле соскучился.

Христя. А я по тебе…

Грицько. Так бы вот и обнял… Не подходи никто!

Христя (жмется к нему). Да… Пускай никто не подходит…

Грицько (нехотя обнимает). Родная моя! Вечная моя! Пахучая моя!

Христя его целует.

Отцовская. Дедовская. Потом и кровью поенная…

Христя.(вырывается). Кто?

Грицько. Земля.

Христя. Я думала — меня обнимаешь, а ты — землю!

Грицько. Поначалу тебя, а потом землю.

Христя. Поначалу меня и потом меня.

Грицько. А есть что будем?

Христя. Заработала я, Гриць! На тебя, на себя, на малыша моего — на всех хватит. На год, а то и больше. Корова дойная. Трудодней — полна клуня: пшеница, гречка, чего хочешь.

И картошка, и деньги, и вина два ведра.

Грицько. Не стану есть твоего хлеба! Пришел оборванный — одела меня. Пришел голодный — накормила. Купить меня хочешь?

Христя. Бог с тобой, что ты говоришь?!

Грицько. Люди от меня, как от чумы, шарахаются. На улице стороной обходят. Родную дочку супротив меня настроили. А разве я не человек? Разве сердце у меня не живое? Слезы у меня разве не людские?

Христя. Вот глупенький! Сколько ты в себе гордости носишь! А я тебя пригрею, жизнь тебе проясню. Сердце смягчу. Я не гордая. Я добрая.

Грицько. Лес рубил — о тебе думал. Канал копал — ты передо мной. Только глаза закрою — хата моя, груша дедовская, земля вокруг родная — и ты перед глазами…

Христя. И я о тебе мечтала, да так за землей ходила, каждый комочек, бывало, руками разомну, каждую ямку горстями засыплю — роди, земля, больше — на нас и на детей наших, на Красную Армию, на нашу державу…

Гринько. Общая земля — не про нас. Пускай Семен Твердохлеб на ней управляется!

Христя. А я?

Гринько. Поженимся — по-другому жизнь пойдет.

Христя. По-другому, да лучше ли? Значит, тебя и семь лет на колхозную сторону не повернули?

Грицько. Почему не повернули? Только как же терпеть, коли Семен Твердохлеб председатель? Лодырь, молоко на губах, неужто не было получше?

Христя. Вижу теперь, какие у тебя мысли.

Грицько. А ты как думала? Пускай колхоз рушится?

Христя. Вот, думала, цветок подвенечный. Думала, мостиком будет тебе к людям…

Грицько. Зубы заговариваешь?

Христя. Мечтала, ключиком станет. Дам тебе этот ключик, а ты двери отомкнешь и войдешь. "Здравствуйте, добрые люди, скажешь, простите меня, люди, за прошлое — проклял его я и забыл". И цветок в руках…

Грнцько. Цветок?.. (Вырывает цветок, бросает, топчет.) А… Вот как! Вот как!

Христя. Спасибо, милый мой!

Грицько. Покрытка!

Христя. И за это спасибо, нареченный мой!

Грицько. Замолчи, не раздражай!

Христя. Гни ветку, пока молода.

Грицько. Я и теперь согну! (Схватил Христю за косу.)

Христя (отталкивает). Э, нет! Насчет этого — шалишь!

Грицько. Прости меня, Христя! Сам не знаю, что творю!

Христя. Знаешь, Грицько! И как еще знаешь! Лучше бы ты не знал. Легче бы у меня на сердце было.

Грицько. Ну, добивай… Наплюй на мою любовь, ведь у тебя Семен на сердце?!

Христя. На Семена брехать — на колхоз брехать!

Грицько. Не набрешешь — хозяином не будешь.

Христя. Ишь какой хозяин на готовое нашелся! Да знаешь ли ты, что Семен герой? Семен — гордость наша! Семена двенадцать пуль пробило, а он ни на шаг не отошел от кордона! С Семеном старые люди советуются! Семен у нас государственный человек.