Яновский Юрий. Собрание сочинений. Том 3

Яновский Юрий Иванович

Грицько. Звеньевая? Молодец, дочка! Прошу прощения, что не признал. Хоть бы подросла малость. И голос ребячий. Да ничего. На отцовских харчах подрастешь. Ну здравствуй, дочка, коли так …(Хочет обнять.)

Марийка (уклоняется). Я пришла оказать… Чтобы вы не думали. Я уж решила. Вот. Отказываюсь от вас навеки. Я решила.

Грицько. За что, дочка?

Василина. Это ж твой родной отец!

Марийка.

Мне вас жалко, я много думала, что вы несчастный. Только я все решила. Я в газете отказалась. Вы мне давно не отец, а так — человек из одного села. Я давно отказалась. Я решила…

Грицько. Врешь! Не откажешься! Моя! Кровь моя!

Марийка. Не ваша! Не хочу вашей крови!

Грицько. Слушай, дочка моя…

Марийка. Не ваша! Не ваша!

Грицько. Ничего. Одумаешься. Признаешь!

Василина. Выйди, внучка, на минутку. Мы с моим сыном, а с твоим отцом поговорим.

Грицько. Сиди, дочка!

Марийка. Не ваша! Не хочу вашей крови! (Убегает.)

Василина. Теперь, сын, поговорим. Надолго приехал?

Грицько. Побуду три дня — и дальше. Повойник красный надели — не замуж ли, случаем?

Василина. Ты, сынок, словами, будто каменьями, в мать швыряешь…

Грицько. Других слов нет у меня.

Василина. Словами, как комьями о домовину, бьешь. Или я тебя встретила не как мать?

Грицько. Посмотрим, какая вы мать. Купчая крепость на мою землю цела?

Василина. Нет.

Грицько. Чего нет?

Василина. Купчей на землю.

Грицько. Как нет? Я ее замуровал под печью. Не пропадет.

Василина. Ая достала.

Грицько. И что?

Василина. Да ничего. Сожгла.

Грицько. Землю сожгла?

Василина. Не землю, а купчую крепость!

Грицько. Испугалась? Землю спалила?! Самое драгоценное в жизни спалила! Ничего. Земля своего хозяина знает. И хозяин свою землю узнает. Я ее на ощупь найду. И ту, где ветряк монопольщиков стоял. Слепой — глаза мне выколи… В темную ночь. И ту, за лощиной, где немцы партизана поймали. На ощупь найду. Камни по углам закопал, волос конский. Век будет лежать в земле, не сгниет! Семь лет меня все гуртом с правды сбивали, чтоб я землю свою забыл. А я семь лет газет не читал, никого не слушал, только смирялся. Думал, семья меня отблагодарит. А вы?! По голове меня ударили…

Василина. Добрая голова поболит год-другой, да и перестанет! На что тебе купчая, если земля и так навечно наша? Золотую книгу на нее получили, не прячем, пускай все видят! А ты хоть про Конституцию слыхал?

Грицько. Молчите. Ззерь — и тот своего детеныша жалеет, а вы глумитесь! Душу мою спалили! (В

отчаянии.) Мать! И семья моя распалась? И никого нет? Одному век доживать? Отец мой любимый как помер?

Василина. А так. Лежал на печи, работать не хотел. Пухнул, пухнул, да с голоду и подох. В саду его схоронили, а копали яму — смотрим: десять мешков пшеницы! Это он тайком закопал, чтоб государству не дать!

Грицько. Земля ему пухом! Может, хоть Иван Голешник жив?

Василина. Да он же тебя на высылку гнал?!

Грицько. Ничего. Он моего роду. Зла на него не помню. А сват Омелько? А дед Мелхиседек? Старейший в роду.

Василина. Дед Мелхиседек? Еще и тебя переживет!

Грицько. С родом поговорю. А вы, мама, свой род обойдите. И пускай легко будет на том свете родителю и деду моему, что недаром на свете жили, землицы приобрели.

Василина (руки — в бока). А тьфу на твой род! Нешто меня спросили, когда за твоего отца спихнули? Шестнадцать годков только и было! Я ж еще и света не видела: соловушку не наслушалась, с людьми не повеселилась! А меня — хвать — к вдовому в хату. Век мой укоротили. Хожу по хате, из-за слез света божьего не вижу. Работала как проклятая и во дворе, и в огороде, и на поле, и пряду, и шью, и варю, и вяжу, и ребенка укачиваю. Да кабы эти стены могли говорить — они бы все от моих слез намокли! А меня бьют да еще попрекают: ты работать не хочешь, ты прясть не умеешь, ты из нищей семьи, даром хлеб ешь… И ни отдохнуть, ни песню спеть, — тьфу, вот какой ласки я изведала! На ходу ем, стоя сплю, бывало.

Грицько. Хватит! Христя, — верно, бригадир?

Василина. Бригадир.

Грицько. Где она живет?

Василина. На что тебе?

Грицько. Я спрашиваю: где живет Христя?

Василина. Не кричи, не глухая! За левадой, где и жила. Убивать, что ли, пойдешь?

Грицько. Там видно будет, А вы смотрите у меня! (Уходит.)

Василина. Смотреть? А чего мне смотреть? Теперь мой род в почете! (И приговаривает.)

А мій милий умер, умер, А в коморі дуду запер. А я пішла муки брати Та й почала в дуду грати!..

Входит Христя.

Христя. Матушка моя милая! Увидела я, что Грицько из хаты понесся — и к вам. Посоветуйте мне, матушка.

Василина. Слышу, Христя. А ты к нему с лаской да покорностью, вот он и смягчится! Пригрей, до души дойди, он же не зверь, только жизни тяжкой изведал.