Яновский Юрий. Собрание сочинений. Том 3
Шрифт:
Свирид Гаврилович. Не твое дело! Идем…
Григор, пятясь, выходит. Свирид Гаврилович за ним.
(На пороге чиркает спичку, раскуривает трубку, стоит, держа спичку в руке, перед тем как бросить ее в керосин.)
Занавес
Квартира Павла Павловича. Горит лампа. Хозяева еще не ложились. Окна заложены подушками. Слышны далекие назойливые пулеметные очереди, порой от пушечного выстрела
Мотря Терентьевна. Люди они заграничные, да поначалу не нужно им в глаза совать… Скатерку мы приберем, пускай лежит старая клеенка. Патефон — под кровать. Войдут, увидят, что мы не кто-нибудь, а простые люди…
Павло Павлович. Пойми ты, Мотря, скажут им!
Мотря Терентьевна. А кто скажет?! Ты же не был советским генералом. Так за что ж тебе отвечать? (Суетится.) Одеяло с постели — дрочь. Вот этой дерюжкой покроем — и ладно… Слава богу, знаю, как с людьми обходиться. Еще в революцию, бывало, какая власть ни придет — всякая меня уважает. Знаю, кому чем угодить… Кому какой портрет повесить, какой снять…
Павло Павлович. Портреты надо пересмотреть, Мотря.
Мотря Терентьевна. А как же! Всех поснимала. Я им оставила только Карла Маркса — тоже из немцев был.
Павло Павлович. Лучше бы ты самого Гитлера вверх ногами повесила! Да знаешь, что они за Маркса сделают?!
Мотря Терентьевна. Может, и Айвазовский запрещенный? Вот гляди, тут написано: "Айвазовский. "Буря".
Павло Павлович. Все сними, все! И достань из комода старые иконы, повесь в углу… Мы в этом доме тридцать лет прожили, зачем самим напрашиваться на пожар, еще поживем и при немцах… Постов я не занимал, — конторщик на заводе, разве это большой пост?
Мотря Терентьевна. А в завком тебя выбирали?
Павло Павлович. Ну и что ж, что выбирали! Меня выбирали туда как баласт.
Мотря Терентьевна. Как бы ни выбирали, а выбирали! Коля вот еще — комсомолец…
Павло Павлович. Коля от меня отрекся. Сначала — этот комсомол, потом перебрался в общежитие из отцовского дома, а теперь и совсем исчез — наверно, в эвакуацию пошел. Эх, не моя у него голова!
Мотря Терентьевна. Ты всех детей из дома поразогнал! На беса мне твое хозяйство, и дом, и корова, и куры, и садик, коли внуки мои по чужим углам слоняются! На беса, скажи?!
Павло Павлович. Кого это я поразогнал, Мотря?
Мотря Терентьевна. Дочка из дома убежала… За лейтенанта вышла и убежала. И внуков моих чужие люди баюкают. Думаешь, не больно? А Коля где?.. Разве от порядочного родителя дети бегают? Да за один Колин мизинчик я отдала бы все на свете вместе с тобой!.. (Плачет.)
Павло
Мотря Терентьевна. Так то ж Горький. Ты сам себя раз в году понимаешь! А брат мой Ленечка?! Вспомни хоть сегодня…
Павло Павлович. Тс-с! Мы его давно похоронили в нашей душе… Пора и забыть.
Мотря Терентьевна. Такой уж ты родич — сразу и забыть! Еще и двадцати лет не прошло.
Очередь из автомата за окном.
Пригнись, чего торчишь, как деревянный!
В дверь кто-то постучал.
Боже мой, уже кто-то стучится!..
Павло Павлович. Погоди отпирать! Спроси, кто там… Если будут говорить про хлеб или про зерно — слышишь: про хлеб или про зерно, — и на порог не пускай! Не надо! Гони от дверей! Это условный знак! Гони — и все тут!
Мотря Терентьевна. А ну как немцы?
Павло Павлович. Проси!
Мотря Терентьевна. Курей надо подальше ховать…
Снова стук в дверь.
Сейчас, сейчас! Стучатся, как в свой дом, — вот люди… (Идет в сени.)
Слышен какой-то разговор. Входит Максим, за ним Мотря Терентьевна.
Максим. Доброго здоровья. Из этого окна немного свет пробивается, завесьте чем-нибудь…
Мотря Терентьевна. Я думала, что немец! Спрашиваю: "Кто там?" — а товарищ директор меня по-немецкому — чистый немец. Так душа и похолодела… Слава тебе господи, немцев, выходит, прогнали… Там, сдается, еще кто-то с вами стоял?
Максим. Павло Павлович, Свирид Гаврилович не был? Может, случайно заходил, скажите, пожалуйста?
Павло Павлович. Такой революционер стал! Взрывает домну. С час тому назад слышали взрыв?
Максим. Его дом горит…
Мотря Терентьевна. Ой, горюшко!
Павло Павлович. Ай-ай-ай! Бедные птички! Таких птичек лишиться!
Максим. Павло Павлович, вы дали согласие на квартиру для явок?..
Павло Павлович. А как же, дал! Так и условились: если кто постучит и спросит про хлеб или про зерно, тех пускать и направлять дальше… Для революции, может, и моя копейка не будет щербата!
Мотря Терентьевна. О чем вы говорите, не постигну?
Павло Павлович. Тебя не касается, Мотря…
Максим. Простите, ошибаетесь! Мы, хозяйка, договорились с Павло Павловичем так: к вам на квартиру при немцах будут приходить советские люди, а вы их укроете, направите дальше, куда надо будет.