Янтарь чужих воспоминаний

Суржевская Марина

— Ты такой же, — хрипел он, — такой же, как я! Ты ничем не лучше!

— Я— хуже, — вытер окровавленное лезвие о его одежду. — Гораздо хуже. Но я сильнее, и поэтому сегодня умрешь ты.

— Почему… за что? — мрак, неужели ему есть разница, за что умирать? С таким-то количеством грехов?

— Не люблю, когда трогают то, что принадлежит мне, — пожал плечами. — Или делают то, на что имею право только я…

— Не понимаю. Я не понимаю!

— И не надо, — правда, мне лень объяснять.

А раскаяние меня и вовсе не интересует. Не верю в его искренность. Когда вас режут на куски, вы с радостью раскаетесь даже в том, что грудничком предпочитали молоко матери, а не отборный виски. Так что я просто добил его.

Но откуда Лили могла об этом узнать?

— Что-то случилось, маленькая? — целую ей шею, с замиранием сердца ожидая лжи. Я знаю, как это выглядит: легкая пауза, чтобы сочинить что-то достаточно жалостливое и правдоподобное. Притворное смущение. Опущенные дрожащие ресницы. И взгляд из-под них, чтобы рассмотреть: понял ли?

Я ненавидел это, и мои ладони безотчетно сжались, словно в глупой надежде побороться с враньем.

Что придумает моя маленькая нежная Лилия?

— Так что случилось, цветочек?

— Я… прости… Это, конечно, неважно… но я расстроилась. Немного.

— Из-за чего?

Я заставляю себя оторваться от ее шеи, которую уже не целую, а рассматриваю, словно готовясь перегрызть. И пытаюсь решить, что сделаю с ней, если цветочек мне соврет.

— Ночью ты назвал меня чужим именем. Во сне, — она произносит это на одном вдохе, вскидывает заплаканные глаза и смотрит мне в лицо. Испуганно и обиженно, словно маленький ребенок.

А я начинаю смеяться. Не сразу, сначала с изумлением осознаю, а лишь потом…

— Это не смешно! — ее обида раздувается, как воздушный шарик, готовый лопнуть с громким хлопком. Пустая обида — пустой шарик.

— Маленькая, это очень смешно! — я дергаю ее на себя и обхватываю руками, оплетаю ногами, чтобы не убежала.

— Не смешно! — шарик уже свистит от накачанного в него воздуха. — Ни капельки. Кай! Я не хочу с тобой целоваться. И ты… колючий!

— Я голодный, сонный и колючий мужчина, — соглашаюсь я, пытаясь поцеловать мою брыкающуюся девочку. — Знаешь, чего хочет по утрам твой колючий мужчина?

— Кай! Прекрати! Я серьезно! Я… обиделась.

— Ну, прости меня, — поцеловать удалось лишь в макушку. Облегчение такое сильное, что улыбаюсь, как дурак. — Маленькая, я понятия не имею, что мне там снилось. Может, госпожа Канкоф из дома напротив? Ей девяносто, знаешь, я боюсь ее до колик. Ты видела спицы, на которых она постоянно что-то вяжет? Это же кошмар. Еще по ночам ко мне приходит госпожа Цвей, она молодая и красивая, с такими миленькими усиками над верхней губой. Просто богиня моих снов!

— Ты звал Мили.

Улыбку я удержал, хотя и с трудом.

— Вот видишь, тебе просто послышалось. Конечно, я звал тебя. Лили. Наверное,

ты снова стащила с меня ночью покрывало, и я окоченел!

— Нет. Мили. Несколько раз.

Синевласка отвернулась, и я отпустил ее, поднялся.

— Прости, синевласка. Наверное, это действительно весомый повод, чтобы испортить мне с утра настроение, — отчеканил я и ушел на кухню. Внутри разлилась горечь, я злился, хоть и понимал, что девочка ни при чем. Злился на себя, на свою реакцию, но наказать за это хотел ее.

Она вошла следом, остановилась в дверях.

— Я не понимаю, чем обидела тебя? — растерянно пробормотала она. — Ты ведь спросил, чем я расстроена, я ответила. Я думала, тебя это волнует… Мне… уйти?

Не сразу понял, о чем она, а когда понял, разозлился еще сильнее. В два шага пересек кухню и прижал ее к себе.

— Только попробуй, — прохрипел ей в лицо. — Только попробуй уйти… проклятье! Я снова что-то не то говорю. Я… не уходи, цветочек.

— Хорошо.

Она растерянно улыбнулась и погладила меня по щеке. Мрак выполз из своего тайника и потребовал внимания, еды и ласки. И все это, конечно, у Лили, которую обожал всей своей кошачьей душой. Я отодвинул его ногой.

— Отвали, — ревниво буркнул я, — это моя женщина. Ищи себе другую.

— Детский сад, — фыркнула синевласка и снова меня погладила. Я поймал себя на том, что мы с Мраком мурчим почти одинаково. Может, поэтому Лили нас и выбрала?

— А-а-а, у меня же кофе! — вдруг заорала цветочек, отпихнула меня и бросилась к плите. Осмотрела огорченно. — Был.

Мрак снова напомнил о себе, я пообещал сделать из него чучело, если он не заткнется, Лили рассмеялась. Так что утро почти удалось.

Почти.

***

Осень

Кристина.

Шелд уехал по каким-то срочным делам, и Кристина осталась коротать время без куратора. И с радостью принялась обшаривать кабинет в поисках компромата или улик. Но в стенных шкафах были лишь бесконечные папки с описью, слайды, кипы чистой бумаги и запас ручек, использованные накопители в деревянных ящичках и зачем-то моток бечевки.

Крис повертела ее в руках.

— Чем не улика? — спросила она у отражения в стеклянной дверце. — Может, это та самая веревка?

Отражение качнуло головой.

— Ты права, Мари, — с сожалением согласилась Крис и понюхала бечевку. Новенькая. — Интересно, для чего она?

Отражение пожало плечами.

— Кристина, ты с кем разговариваешь?

Девушка обернулась, уронив от испуга моток. В дверях стоял Хантер, в темных глазах плескалось удивление.