Янтарь чужих воспоминаний

Суржевская Марина

Я глубоко вздохнул, слизал с губ влагу.

— Прости. Проклятье, Лили! Это все… сложно.

— Сложно? — она невесело рассмеялась. — Да ты же любишь ее до одури, Кай! Вы так друг на друга смотрите, что страшно становится! И если между вами встать, то молнией убьет, сожжет до костей, понимаешь? Думал, я такая глупая, что не увижу? Не пойму? Так тут много ума и не надо! Поняла. И это больно, Кай! Просто невыносимо больно, ясно тебе?

— Лили…

—

Возвращайся к ней, — она закрыла глаза, а когда снова открыла, медовый свет погас. — Зачем ты мучаешься? Я же вижу, тебе плохо. А я… Я не могу быть заменой, понимаешь? Было бы проще, если бы могла. А я… не могу.

Она отпихнула меня и отвернулась, засунула кулачки в карманы широких штанов.

— Не уходи, — я выдавил это сквозь зубы.

— Почему? — глаза у нее грустные, даже злости почти нет. Маленький, побитый дождем синий колокольчик.

— Не знаю. Но мне хорошо с тобой.

— Да врешь ты все, — Лили мотнула головой, отвернулась и пошла вдоль ограды, черпая носками ботинок воду в лужах.

— Ну и катись, — пробормотал я, отворачиваясь. Постоял, закинув голову и глотая дождь. Редкие прохожие обходили меня стороной и правильно делали. Черви в голове проснулись, зашевелились, вгрызаясь в череп. А я уже почти поверил, что избавился от них. Нет… Безумие не лечится. Значит, настало время прогуляться по улицам города, навестить знакомые до дрожи окраины, глотнуть смрада изнанки и гнилого городского нутра. Я рассмеялся, не открывая глаз, и вздрогнул, когда тонкое тело прижалось к моей спине.

— Не стой тут, простынешь ведь… — прошептала Лили. Черви от удивления сдохли, не успев продолбить мой череп. Не открывая глаз, положил ладони на ее руки, что обнимали меня, сжал. Тонкие узкие ладошки, мокрые пальчики с вечно обгрызенными ноготками. Глупый маленький цветочек. Я не заболею, даже если решу простоять тут до самой зимы. А вот ей нельзя мерзнуть. Никак нельзя. Но я, увлеченный своим сволочным эгоизмом, об этом, конечно, забыл.

Развернулся, подхватил ее на руки, по-глупому пытаясь укрыть от дождя. И вышел на дорогу. Первый же экипаж затормозил, чуть не обдав нас потоком грязной воды.

— Придурок, ты что делаешь? — заорал водитель, высовываясь по дождь.

— Отвезешь нас, — я открыл дверь экипажа, усаживая цветочек, залез сам. Водитель завел, тронул. Лили покосилась недоуменно, не понимая, почему нас молча везут, не ругаясь и даже не задавая вопросов. А я просто пытался согреть дыханием бледные узкие ладони, стянул ее ботинки, принялся растирать ступни девчонки, закинув их себе на колени.

Лили дрожала и в лицо мне не смотрела, и я тоже отворачивался.

— Кай? — уже перед самым домом синевласка заметно занервничала, и я прижался губами к ее шее.

— Ее там

нет, Лили. Ушла. И больше не придет. Поверь мне.

— Хорошо.

Я хмыкнул. И правда. Хорошо.

И кот дома голодный.

***

Осень.

Кристина.

Через несколько дней, просматривая утреннюю сводку, Крис обнаружила, что в осеннем протекторате убит мужчина. Сектор относился к четвертому уровню, и назначенный дознаватель был незнаком орите. Зато ей был знаком убитый. Он велел называть себя Птицей…

Кристина отложила сводку и сжала похолодевшие ладони. Ее не покидало ощущение, что вокруг нее затягиваются силки - незаметно, но с каждым днем петля становится все 'yже и прочнее. И однажды неведомый убийца просто дернет за веревку, затягивая удавку на шее глупой Кристины.

Она заставила себя успокоиться, и уже в сотый раз просмотрела слайд с места убийства черноволосой девушки. Ее звали Рита, служила поломойкой в одном из баров, строгостью нравов не отличалась. Ночным цветком или хиндой не была, но и особой разборчивостью не страдала. Поэтому так сложно законникам отследить всех ее любовников и «друзей». Хотя вряд ли кто-то из них имеет отношение к убийству. Синее платье, что валялось на полу, самой Рите не принадлежало, что лишь подтверждало версию об имитации давнего убийства. Разница была в том, что у жертвы в тот день не было контакта с мужчиной. По крайней мере, такое заключение сделал врач, осматривающий труп.

Шелд с утра уехал в городской совет, и орита могла спокойно размышлять, без куратора. Впрочем, ничего нового она так и придумала. Очередная ниточка оборвалась со смертью Птицы. Она в хранилище уже два месяца, но ближе к разгадке так и не стала. Только сильнее запуталась.

— И что дальше? — спросила Крис у отражения в стекле. Осенние дни становились короче, и сумерки уже накрывали дорожки возле здания хранилища. И отчетливее проявляли отражение бледной темноволосой красавицы, что пожала плечами, не желая отвечать.

— Злишься, — задумчиво протянула Кристина. — Не понимаю тебя. Разве ты не хочешь, чтобы я узнала правду?

«Правду?»

— Да, Мари, правду! Зло должно быть наказано.

«Смысл…»

— Он есть!

«Месть…»

— Правосудие, — возразила Крис.

«Не вернуть…»

— Ты права. Ничего не вернуть. Ни тебя, ни родителей. Но есть я, Мари! Понимаешь? И мне это важно…