Янтарное море
Шрифт:
В конце концов Граф затянул печальную песню о бункерочке, в котором сидят храбрые «лесные братья», ожидая лучшей доли. Ему подтянули Кох, басовитый Мазайс, который на удивление мог петь без кашля, присоединился и сам Вилкс.
Вилкс пел и плакал, пока Лидумс не приказал замолчать. Делиньш уложил своего учителя на обычное место, рядом с Эгле, но Эгле тотчас же вскочил и перебрался подальше, под защиту коренастого Мазайса. По-видимому, выстрел Вилкса начисто оборвал последние дружеские связи между коллегами.
В лесу влажно и широко шумел ветер, звенела вода в промоинах льда в том самом ручейке, о котором так печально пели сегодня «братья», просачивались и журчали, падая, капли влаги сквозь отсыревшую крышу бункера, по земле властно шел теплый, мягкий апрель, напаивая водой и первым соком оживающую природу. На пороге бункера сидел с автоматом в руках Бородач, и это означало продолжение войны…
Однако внезапный переход от спокойной жизни на хуторах к этому лесному затворничеству даром не прошел. Опять по ночам глухо кашлял Мазайс. Даже веселый Граф что-то приуныл. Казалось, что настоящее тепло так никогда и не наступит. Шли затяжные дожди, они съедали последние снега, но болота переполнились водой и превратились в холодные озера. Пробираться к пособникам за продуктами было трудно, опять на лагерь навалился голод.
После относительно спокойной и сытной зимовки голод был особенно непереносим. Мучительна была постоянная сырость. Вода выступала из земляного пола — пришлось набросать кладки и ходить по ним, — капала с земляного потолка, сочилась из стен. Мокрые дрова не столько горели, сколько дымили, затрудняя дыхание. Холодные ветра придавливали дым вниз, загоняли обратно в короткую трубу, — ведь эту печь в землянке строил не печник, а неумелые руки лесных солдат. Просыпаясь утром, Вилкс со страхом думал о том, что снова надо влезать в мокрую одежду, — куртка и сапоги никогда не просыхали.
Как-то ночью, лежа рядом с Бородачом, он услышал тихий стон. Повернувшись к соседу, он тронул его руку и ощутил жар.
Он вспомнил, — уже несколько дней Бородач как будто перемогался. Всегда приветливый, веселый, отзывчивый на каждую шутку, он в последнее время больше молчал, с трудом поднимался и выходил по наряду на работу или на пост, хотя никто не слышал от него ни одной жалобы. И вот он окончательно сдал…
Вилкс поторопился отодвинуться от соседа: он и сам болен, а кто знает, не опасна ли та болезнь, что съедает сейчас Бородача?
Утром он долго выжидал, поднимется ли Бородач. Бородач встал, как всегда. Вилкс с некоторым страхом наблюдал, как Бородач, чуть покачиваясь на ослабевших ногах, вышел из бункера за дровами, — у него наступал день дежурства. Обернувшись к Лидумсу, который каждое утро, не взирая ни на холод, ни на погоду, принимался прежде всего бриться, Вилкс только что собирался сказать, что Бородача надо бы освободить от дежурства, как тот, войдя с охапкой дров, вдруг покачнулся и упал возле печки.
Его подняли и положили. И люди без врачебного опыта могли понять — тут не меньше, чем воспаление легких, давно скрываемое и превратившееся теперь, может быть, в смертельную болезнь. Мазайс, постоянный мученик, знавший, кажется, все лекарства и дававший советы всем заболевавшим «братьям», вытащил откуда-то термометр, сунул под мышку Бородачу, все пытавшемуся встать и что-то делать, как-то скрыть свою слабость. Температура у Бородача была выше сорока!
Больного уложили поближе к печке. Мазайс вытащил все жаропонижающие лекарства и принялся за лечение. Лидумс озабоченно спросил:
— Что будем делать, ребята?
Делиньш неуверенно посоветовал отправить больного на хутор Арвида. Лидумс недовольно сказал:
— Как ты повезешь его за сорок километров? Да и дороги по лесу перекрыты полой водой. У кого есть друзья среди местных жителей?
Граф вызвался обойти ближние хутора. Не может быть, чтобы не нашлось доброй души, утверждал он. У него, сказал он, тут есть знакомые люди, вот к ним он и обратится.
Графа снарядили в поход. Автомат он оставил, взял два пистолета. Лесную щетину сбрил, переоделся в тужурку Мазайса, — у этого хозяйственного человека вещи почему-то выглядели всегда чище и целее, чем у остальных. Лидумс посоветовал не очень доверять встречным, — в прошлом году в этом районе была уже опасная встреча с охотником, пытавшимся разоружить Юрку, так что появление постороннего человека может привлечь внимание властей…
Граф вернулся только к вечеру второго дня, когда Лидумс уже принял особые меры предосторожности, боясь, что парня схватили. Посты были выдвинуты подальше, все вещи собраны и увязаны на случай поспешного отхода.
На радостях Графа приветствовали как победителя. Ему и в самом деле повезло. После трех попыток он все-таки отыскал хуторянина, который когда-то и сам был в лесном отряде. Хуторянин согласился принять больного, обеспечить хороший уход и даже вызвать врача, который сочувствует «братьям». Мало того, завтра хуторянин подъедет к условленному месту на лошади, так что больного надо будет перенести на носилках только до лесной дороги, в пяти километрах от бункера.
Сопровождать Бородача Лидумс направил Графа и Юрку. Оба были вооружены пистолетами. Они должны были дойти до самого хутора и проследить, чтобы о больном позаботились как следует. Мазайс изготовил носилки и вызвался пойти третьим до места встречи с хуторянином. Бородач был очень тяжел, да и разведку следовало вести непрерывно…
В десять часов с больным попрощались. Он был в сознании, но так слаб, что не мог поднять руки, только улыбался смущенно да, прерывисто дыша, просил простить, причинил столько хлопот…
Мазайс вернулся часа через два и успокоил всех. Хуторянин не подвел. Таратайка, правда, неудобная, двухколеска, но хозяин прихватил сена и два одеяла. Граф сел с больным, а Юрка идет впереди, разведывая дорогу. Ехать будут шагом, так что парни вернутся только к ночи.
Все шло отлично, и Вилкса удивило, что Лидумс не снял передовых постов наблюдения. Мало того, он не отменил приказ о распределении вещей, из-за этого обед был более чем скудный, так как продукты были тоже собраны и увязаны. Сам Лидумс возился со своими рисунками, заворачивал блокноты и отдельные листы в парафинированную бумагу, потом все скатал в трубку и уложил в специальный черный футляр, а крышку залил растопленным стеарином, не пожалев целой свечи, которых было не так уж много. Он словно бы собирался переправляться через реку на подручных средствах и боялся утопить свои работы…
Чем ближе надвигалась ночь, тем тревожнее становилось в лагере. Лидумс проверил посты и вернулся, но спать не лег.
Близко к полуночи послышалось далекое уханье совы — сигнал Юрки. Мазайс пошел к нему навстречу.
Юрка вернулся один, но в каком виде! Мокрый с головы до ног, весь исцарапанный ветвями, еле передвигающийся. Первые его слова были:
— Бородача схватили!
Все отпрянули в стороны, словно ждали, что вот-вот из темноты грохнут выстрелы. Лидумс гневно спросил: