Янтарное море
Шрифт:
Возле очередного столба с указателем расстояния Петерсон остановился, посветил фонариком, хотя цифры становились уже видны в молочном тумане рассвета.
— До Вентспилса осталось тридцать километров. Значит, где-то недалеко и наш Соловьиный хутор…
Густав тоже посмотрел на цифры, прислушался.
По-прежнему было тихо, даже петухи замолчали, поприветствовав зарождение дня.
Петерсон пошел медленнее. Теперь он внимательно поглядывал по обеим сторонам дороги, ища опознавательные знаки, которые так долго заучивал в Лондоне.
Впереди, слева, показалось большое здание с красной черепичной крышей — школа, а может, бывший помещичий дом, отданный теперь под правление колхоза. Справа виднелась темная полоса елей — культурная посадка, прикрывавшая какие-то строения. Петерсон торопливо сошел с дороги в кусты. Тут тоже была вода, но только снежная, под которой порой прощупывался ледок. Густав последовал за ним.
Прошлепав по воде метров сто, они нашли точку, с которой хутор был виден целиком, со всеми постройками: с длинным сенным сараем, со скотным двором и баней. Опасно было то, что он находился так близко от дороги, может быть, пятьдесят-шестьдесят метров. Но то, что он рядом, радовало, так как обещало тепло, отдых усталому телу, утомленному мозгу.
Он спал, этот благословенный хутор, и никакие соловьи не щелкали возле него, да и слишком рано было для соловьев — холодно. Это потом, когда путники привыкнут к хутору, как к своему жилью, они наслушаются еще и соловьев, и лягушек, а теперь им бы только тепла!
Петерсон выбрал место посуше, поставил чемодан, на него — свой заплечный мешок. Густав тоже освободился от вещей.
— Думаю, что лучше сначала пойти мне одному… — сказал Петерсон. — Вы, с вашим плохим выговором, можете напугать хозяина.
— Я согласен, — выговорил Густав по-латышски. — А что, собственно, впереди, по дороге на Ригу?
— Река Вента. А дальше — прямая дорога на Ригу.
— Какая же это река — Вента? Я видел на карте — ручей.
— Летом — да. Но не весной. Впрочем, я думаю, хозяева найдут способ переправить нас через эту реку. Если уж мы перебрались через море… Ну, я пошел! — перебил он свои воспоминания.
Густав присел на чемодан, наблюдая за Петерсоном.
Петерсон подошел к хутору и осторожно постучал в окно.
Все было тихо в доме, но Петерсон безошибочно чувствовал движение. Ему даже показалось, что в соседнем окне шевельнулась занавеска, словно бы кто-то, спрятавшись за косяк, пытался рассмотреть человека, потревожившего покой дома. Он чуть отошел от окна, чтобы тот, кто наблюдает, увидел, — стоит одинокий прохожий.
Но вот щелкнула щеколда внутри дома, скрипнули полы в сенях. Хриплый, то ли от сна, то ли от испуга, голос невнятно спросил:
— Кого надо?
— Мне надо поговорить с Курсисом…
— С Курсисом? — удивленно спросил голос.
— Да, да, именно с Курсисом.
После паузы человек дрожащим голосом сказал ответную фразу пароля:
— Курсис два дня назад уехал в Ригу и будет только завтра…
— А мне сказал, что будет дома сегодня рано утром, — ответил условными словами Петерсон.
Дверь чуть приоткрылась, настолько, чтобы просунулся длинный нос хозяина и метнулась рыжая, как пламя, прядь волос. Но Петерсон уже сунул ногу в щель меж дверью и косяком. Да и хозяин, разглядев в белом, словно молочном, рассвете велюровую, зеленоватого оттенка шляпу Петерсона, короткую куртку неместного покроя, как будто успокоился, но заговорил с опаской:
— В дом не входите: это опасно.
— Где же мне устроиться?
— Откройте сарай, справа, под сеном, лаз в подпол. Переждите там. Я извещу того, кто вас ждет. Вы не один?
— Вдвоем. Да вы покажите укрытие.
— Подождите, оденусь.
Он вернулся довольно быстро. Петерсон оглянулся, чтобы просигналить Густаву: «Все в порядке»! — и увидел, что Густав, взвалив мешок на плечи и взяв в левую руку чемодан, уходит от хутора в лес…
Петерсон не мог понять, что вспугнуло партнера. Он пробежал до еловой посадки, но дорога была пустынна. Тогда он закричал приглушенным голосом:
— Густав, Густав, куда вы?
Тот уходил все дальше, вот он поравнялся с мелкими елками предлесья, вот зашел за них, вот он исчез.
Петерсон вдруг с горечью подумал, что ничего не понимает в замыслах своих хозяев.
Он медленно побрел к своим оставленным вещам. Хозяин, ежась от холода, ожидал, ничем не выдавая своих мыслей. Петерсон приволок мешок и чемодан. Хозяин провел его в сарай, показал лазейку и только тогда произнес:
— В случае чего, вы у меня не были, меня не видали, просто забрели по дороге, когда устали идти…
— Хорошо! — согласился Петерсон.
Он нырнул в лаз, услышал еще, как хозяин набирал охапку сена, потом бросил его корове, — из-за стенки хлева слышался его сильно дрожащий голос, но делал он все по привычке правильно.
Впрочем, в этом подполье было довольно сухо и почти тепло. Петерсон даже разулся, надел сухие носки, и не заметил, как его сморил сон.
Когда он проснулся, доска, прикрывавшая лаз, была чуть сдвинута, солнечный луч, пробравшийся в сарай, вызолотил земляную стенку убежища. Петерсон выглянул из лаза и увидел тарелки с едой, накрытые чистым полотенцем. Он усмехнулся: в этой земляной тюрьме по крайней мере кормят!
Хозяина он увидел только поздно ночью. Тот снова принес еду, поставил керосиновый, чисто протертый фонарь, присел на край норы, спустив ноги в лаз, объявил:
— Ужинайте поскорее. Будрис будет ждать вас на опушке леса в двенадцать ночи, а сейчас уже одиннадцать.
— Как же я его разыщу в такой темноте? — недоверчиво спросил Петерсон. — И где его искать?
— От сарая пойдете прямо в лес. Он погукает филином.
— А я?
— А вы идите тихим шагом по направлению к лесу вдоль дороги. Да он вас не потеряет! — вдруг наставительно сказал хозяин. — Если вернетесь обратно за вещами или еще пожить, так дверь сарая будет отперта… — и с этими словами ушел, как будто ему надоело наставлять несмышленого человека.