Япония: путь сердца
Шрифт:
«В индивидуальности заключена вся тайна бытия»
Вильгельм фон Гумбольдт
Дух дышит, где хочет, и голос его слышишь,
а не знаешь, откуда приходит и куда уходит…
Природа индивидуального для одних оставалась тайной, для других – сама собой разумелась. Там, где господствовала линия, берущая начало в исходной точке, не было возможности для внутреннего Пути. Пифагор назвал Единицу – Богом, материю – двойкой, вселенную же обозначил числом 12, соединив 1 и 2. Иерархию духов представил как геометрическую регрессию, а ее существа – как гармонические соотношения, музыку сфер. И все же у Плотина были основания назвать «двоицу» Пифагора первым различием и «дерзостью», послужившей причиной распадения Единого на множество, а так как ум отпал от Единого, отпала от ума и душа. Мысли Плотина о том, что узнаешь себя, забыв о себе, в чистой интуиции соприкасаясь с Единым – Богом: «Ум должен как бы отпустить себя, не быть умом» (Энн., 3, 8, 9); «Познавший себя узнает, откуда он» (Энн., 6, 9, 7), – близки буддизму, но не они определили путь западной цивилизации, ориентированной на множество, на «царство количества».
Платон говорит: «По прямому пути Бог приводит все в исполнение, хотя по природе своей он вечно обращается в круговом движении. За ним всегда следует правосудие, мстящее отстающим от божественного закона» (Законы, 716 А-Б). Забыв о правосудии, непробужденное сознание предпочло то, что доступнее: закон борьбы ради стремительного движения вперед, в одну сторону – во имя расширения. На Западе, следуя за Аристотелем (или делая вид, что следуют), выделяют из единого соединенные в нем противоположности: «Невозможно, чтобы одно и то же вместе было и не было присуще одному и тому же и в одном и том же смысле. И это, конечно, самое достоверное из всех начал» (Метафизика, 3, 3). От «Политики» Аристотеля наследуют идею господства общего над частным: «Природа государства стоит впереди природы семьи и индивида: необходимо, чтобы целое предшествовало части» («Политика», 12).
Не от этих ли идей берет начало представление о целом как о сумме частей, хотя целое независимо и не частями обусловлено? Иначе индивид будет частью, чем-то незначительным, чем можно пренебречь. Однако именно это стало нормой: приоритет общего над единичным. До сих пор на человека смотрят с точки зрения его социальной полезности, забывая о его онтологической первичности: от человека – «меры вещей» – зависит все остальное, и само общество в том числе.
В начале XIX века Вильгельм фон Гумбольдт признал в индивидуальности исходную точку жизни, гарант мирового порядка. Индивидуальности открыты высшее сознание, Истина и Сострадание; будучи центром взаимного притяжения, она образует целое на любом уровне. Но не так просто усомниться в законе противоречия, который заложен в сознании человека с древних времен. «Мы должны найти правильное понятие Единства, в котором снимается всякая противоположность единства и множества», – полагает Гумбольдт. Нет единого вне единичного, или единичное и есть Единое. Человечество реализуется через человека, а не наоборот. Когда увидят мир, как есть, родится экологическое сознание, перестанут разрушать то, от чего зависит жизнь, прежде всего – Культуру, культуру мысли и чувства.
Свобода с большей силой проявляется в отдельном человеке, а природная необходимость – в массах и в человеческом роде. Чтобы определить «царство первой, необходимо, прежде всего, развить понятие индивидуальности», по Гумбольдту. В универсальном развитии индивидуальности он видел смысл истории; в каждой нации – «форму индивидуализации человеческого духа», идею, вытекающую из всемирно-исторического процесса. Возвышение, расширение внутреннего бытия – «вот то единственное, что отдельная личность вправе считать своим нетленным приобретением, а нация – верным залогом будущего развития новых великих индивидуальностей» [70] .
70
Гумбольдт В. фон. Избранные труды по языкознанию. – М., 1984. – С. 46–47.
Так думали и Рабиндранат Тагор, и Томас Карлейль, и его последователи, прозревшие в единичном Единое. «Мною движет глубокое чувство того, – продолжает Вильгельм фон Гумбольдт, – что все рождающееся в душе, будучи истечением единой силы, составляет одно большое целое и что все единичное, словно овеянное тою же силой, должно нести на себе признаки своей связи с этим целым» [71] . Если Целое – воплощенное в единичном Единое, значит, путь к единству – реализация индивидуального в свободном творчестве. Мудрому не нужен закон – он творит Добро по природе. Всякая иная свобода, свобода не проснувшегося ума, есть свобода от обязанностей, от совести, есть рабство у самого себя. В наше время, когда свобода превращается в разнузданность, вседозволенность, эта тема приобретает особую остроту [72] .
71
Там же. – С. 176.
72
Надругательство над святынями, над святыми именами вошло в моду у никчемных умов. «Мелкий человек не знает почтительности» (Конфуций). Тем более – в годы безвременья, безнаказанности, когда, прикрываясь лозунгом «свобода слова», бесчинствует ум, если можно так назвать безумие. Стыдно! Стыдно за терпимость тех, кто приемлет клевету; страшно за соблазненных. Содрогнулась, прочитав в «Литературной газете» статью «Счастливый Розанов» (См.: Литературная газета. – 2007. – № 16). Много слышала в жизни напраслины, но такой… Поистине, «несчастное сознание» само себя наказывает. Замахнуться на нравственный разум: Вл. Соловьев, Бердяев, Флоренский. Для начала автору их хотя бы понять нужно. Один Розанов у него «счастливый», да и тот – Иван-дурак!
Падение культуры – свидетельство падшего сознания, что, действительно, не прощается историей. Истина доступна просветленному. Не об этом ли говорил Христос: «И познаете истину, и истина сделает вас свободными» (Ин 32:8). Значит, не познавший Истину не может быть свободным. Истина есть Целое, целое индивидуально, индивидуальность укоренена в Бытии – и в этом ее неоспоримость. Реализация индивидуальности невозможна без усилий души, без очищения сознания от того, что обыденный ум считает нормой. Целостное видение многомерно, оно знает не только линейные связи, по горизонтали, но и точечные, по вертикали: одно не отрицает другое, и все находит подобающее место. Такое мировосприятие древние китайцы называли законом Соответствия (Хэ), совершенным Путем Поднебесной, согласно «Учению о Середине» («Чжун-юн»).
Взгляд с высоты позволяет увидеть одновременность связей, когда в одном присутствует все и ничего нельзя умалить. Не «то или это» или «сначала то, потом это», а то и это одновременно. «Это есть ты» («тат твам аси») – сквозная мысль упанишад. А чаньский патриарх Сэн-цань в поэме «Доверяющее сердце» скажет: «Нет ни прошлого, ни будущего, ни настоящего. Одно во всем и все в Одном». Значит, всякое посягательство на суверенность не может не отразиться на жизни каждого. Не только прошлое живет в настоящем, но и будущее – по последнему слову синергетиков. Мир, когда-то возникший из точки, точечен в своей основе, присутствует в каждом миге (другими словами, сингулярен – и в этом основа его единства). Центр везде, в каждой точке – значит, каждая точка имеет свое назначение и ни одну нельзя вычеркнуть. Целое морально: свободный не посягает на свободу другого человека, он сам по себе обладает полнотой – всему открыт, всему сострадает.
Законы Бытия едины, но выпадают из памяти человеческой. Извечны Идеи (в платоновском смысле), они не могут исчезнуть, даже если исчезнет народ, их не постигший; извечно и великое Дао. Оттого время от времени обращаются люди к мудрости древних, которые, согласно Платону и Конфуцию, были умнее нас. Не случайно уже более двух веков проницательные умы тянутся к Востоку или соприкасаются с ним по наитию. В Германии – это братья Гумбольдты, Лейбниц, Шеллинг (правда, гений Гегеля, преданный абсолютному духу, не всегда доверял восточным идеям); в Старой Англии – Карлейль, Вордсворт, Кольридж; в Новой Англии – Эмерсон, Торо, Уитмен; во Франции – Ромен Роллан, Фламмарион. В России такие просветленные умы, как Лев Толстой, Вернадский, Циолковский и другие, искали ответ в восточных учениях, или в прапамяти человеческой. Их было немало, но их ясные голоса не доходили до «механического сердца». В результате человечество отброшено даже не в прошлое, а на обочину истории, хотя именно это пытались предотвратить начиная с XVIII века «новые пророки».
Эмерсон назвал человека «рухнувшим божеством», а Генри Торо признавался: «Я еще не встречал человека, который бы вполне проснулся» [73] . Люди превратили душу в сточную канаву, куда сливаются все новости – журнальные, газетные, городские сплетни. «Делать и думать, как все, – значит ничего не делать и не думать вовсе, ведя никчемную жизнь большинства, когда все мысли устремлены к наживе, – люди разучились слышать и видеть, одержимые одной страстью, одной идеей – подсчетом прибыли» [74] , – негодовал Г. Торо. Американские трансценденталисты искали спасения от пагубного влияния цивилизации, разрушающей личность, и поражались тому, к чему мы уже привыкли.
73
Торо Г. Уолден, или Жизнь в лесу // Американские трансценденталисты, Эмерсон и Торо. Цит. по: Григорьева Т. П. Вступление // Новые пророки / Пер. с англ. – СПб., 1996. – С. 9.
74
Там же. – С. 7.
Ралф Уолдо Эмерсон обращался к внутреннему голосу, который исходит из чистого и вечного источника Божественной интуиции. Всякий общественный институт – лишь продолжение тени, которую отбрасывал какой-то человек: монашество – тень святого отшельника Антония, реформация – Мартина Лютера. Томас Карлейль называл «одеждой» общественные институты и нормы. Когда одежда изнашивается, от нее избавляются. «В конечном счете священно лишь одно – неповторимость твоего собственного духовного мира» [75] , – присоединяет свой голос Эмерсон.
75
Там же. – С. 10.