Япония, японцы и японоведы
Шрифт:
Но были в редакции и люди иного склада, которые в предшествовавшие месяцы вынуждены были отмалчиваться, хотя горбачевские разговоры о "перестройке" и "новом мышлении" претили им, как и мне. В тот день, встречаясь друг с другом в коридорах, они многозначительно улыбались, но и с их стороны четких определений своего отношения к происходившему не делалось. В тот день сотрудники редакции предпочитали обмениваться друг с другом не столько оценками происходившего, сколько сообщениями о том, что происходило на улицах Москвы. Борис Орехов, прибывший на машине с одной из подмосковных правдинских дач, сообщил, например, о движении к центру города колонны танков и БТРов. Позднее поступили сведения, что Борис Ельцин и Гавриил Попов прибыли в "Белый дом" на Краснопресненской набережной и собираются оказывать оттуда противодействие попыткам сторонников ГКЧП взять власть над страной в свои руки.
К полудню 19
Домой, на Кунцевскую улицу, я возвращался на своей машине, причем пришлось долго колесить по окольным переулкам, так как центральные магистрали, особенно Садовое кольцо в районе Смоленской площади, были запружены машинами. Причиной тому стали несколько баррикад, возведенных сторонниками Ельцина на подъездах к "Белому дому" и на дороге, ведущей к Новоарбатскому мосту через Москву-реку.
Весь следующий день я также провел в редакции. По пути в редакцию я проехал на машине по центру города по Манежной площади и улице Горького, где видел много танков, солдат и милиционеров. Но там же я обратил внимание на очевидную неспособность сторонников ГКЧП установить свой контроль над ходом событий. По всей улице Горького из установленных на домах громкоговорителей неслись над башнями танков и головами солдат... призывы сторонников Ельцина к неповиновению ГКЧП. Как это могло происходить, я так тогда и не понял...
В редакции же все напряженно следили за сообщениями телевидения и радио, и чем дальше, тем очевиднее становились шаткость власти ГКЧП.
Сильно подорвала доверие общественности к ГКЧП та переданная по телевидению пресс-конференция, которую провело руководство гэкачепистов во главе с Г. Янаевым. Полную неясность, а следовательно, и сомнения в искренности того, что говорилось, оставили объяснения Янаева по поводу мнимой болезни М. Горбачева. Чувствовалось, что он что-то утаивал и искажал, когда пытался выдавать Горбачева за сторонника ГКЧП. Все более неуверенное в себе поведение гэкачепистов как 19, так и 20 августа свидетельствовало об отсутствии у них ясного плана действий и твердой решимости идти на силовое подавление сторонников Ельцина, засевших в "Белом доме". Создавалось впечатление, что они сами не знали, брать ли им власть в свои руки или же сохранять ее за Горбачевым. А такая неопределенность препятствовала, естественно, быстрому сплочению вокруг них даже тех, кто сочувствовал им и разделял их намерения.
В такой же нерешительности пребывала в те дни и редакция "Правды". В один из тех памятных трех дней я присутствовал на заседании редколлегии "Правды". В выступлениях членов редколлегии, обсуждавших сложившуюся в Москве ситуацию, чувствовалась растерянность и неуверенность в том, куда пойдет развитие событий. Некоторые из работников редакции, побывавшие в тот день у "Белого дома", где укрепились "демократы" во главе с Ельциным, высказывали свое несогласие с теми, кто считал, что военные подразделения, подтянутые к "Белому дому", стоят на защите ГКЧП и Горбачева. Один из них, А. Снегирев, обратил внимание присутствовавших, что на башнях танков он видел не красные флаги Советского Союза, а флаги сторонников Ельцина. К вечеру 21 августа, когда пришли сообщения об отлете членов ГКЧП в Форос на переговоры с Горбачевым, а вслед за ними и сообщения об их задержании и аресте, стало ясно, что сторонники Ельцина при поддержке армейских частей, находившихся на подступах к "Белому дому", одержали победу. В тот же вечер колонны танков и БТРов дивизии имени Дзержинского, простоявшие два дня без дела на улицах Москвы, в соответствии с чьим-то приказом стали покидать город. Где-то в полночь одна из этих танковых колонн прошла из центра в направлении кольцевой дороги по Молодогвардейской улице невдалеке от нашего дома. Слушая рокот уходивших танков, мы с женой ощущали уныние и досаду.
Тогда я еще не представлял себе ясно, сколь гнила была вся верхушка советского общества, включая и руководителей партийного аппарата, и генералов, и начальников КГБ. Судя по всему, быстрая капитуляция руководителей ГКЧП объяснялась не столько их личной бездарностью, безволием и трусостью, сколько общей безответственностью, беспринципностью и себялюбием основной массы высокопоставленных советских чиновников и военных, озабоченных даже в те дни отнюдь не судьбами своей страны, а своими шкурными, карьеристскими интересами. В сложившейся 19-21 августа чрезвычайной ситуации они в подавляющем большинстве своем предпочли затаиться и выжидать исхода схватки в верхах, чтобы, когда расклад политических сил наверху прояснится, взять сторону тех, кто окажется в этой схватке победителем.
Сполна обнажились тогда же и невысокие нравственные устои двух главных героев схватки за власть в Кремле: Горбачева и Ельцина. Наглядной иллюстрацией их невоспитанности, политического бескультурья и неумения сохранять достоинство на глазах миллионов своих соотечественников стал в те дни телевизионный показ заседания Верховного Совета РСФСР, на котором Ельцин, только что одержавший победу над гэкачепистами и вызволивший Горбачева из форосского "заточения", откровенно глумился над своим политическим соперником, все еще числившимся президентом Советского Союза. С каким нескрываемым торжеством в глазах, с каким куражом подписывал он демонстративно в ходе того же памятного заседания указ о запрещении деятельности КПСС на территории России, с каким садистским выражением лица информировал он о своем решении стоявшего перед ним бывшего генерального секретаря этой партии. Но не лучше вел себя в этом унизительном положении и Горбачев. Хваленый Нобелевский лауреат стушевался, потерял дар речи и не нашел в себе ни ума, ни мужества, чтобы дать хотя бы какой-то словесный отпор своему обидчику. А ведь фактически зачитанный ему Ельциным указ о запрещении той партии, которую Горбачев возглавлял более пяти лет, был равнозначен звонкой пощечине, полученной им на глазах у всего советского народа. И что же? Горбачев проглотил эту пощечину безропотно, показав себя прилюдно жалким капитулянтом и трусом. Это было постыдное, отвратительное зрелище, после которого КПСС потеряла, как мне думается, последние остатки своего былого влияния в стране.
Не лучше показали себя в те августовские дни и наши хваленые чекисты. Днем раньше толпа сторонников Ельцина, Хасбулатова и других "демократических" лидеров хлынула в центр Москвы в район Старой площади, ворвалась в здание Центрального Комитета КПСС и разгромила его внутренние помещения. Где же, спрашивается, были в тот час верные стражи этого штаба советских коммунистов - работники комитета государственной безопасности? Как стало известно мне в те же дни от их жен, работавших в "Правде", сидели они, оказывается, в своих зданиях на Лубянке, как мыши, заперев изнутри двери этих зданий на прочные засовы.
А между тем все та же буйная толпа крикунов подвезла на площадь Дзержинского подъемный кран, опутала стальными тросами бронзовую фигуру "железного Феликса", стоявшую на пьедестале в центре площади, приподняла ее краном и свалила на землю под улюлюканье и гиканье всех собравшихся. Но поразительно было не столько самоуправство разбушевавшейся толпы, сколько молчание и бездействие нескольких тысяч вооруженных офицеров - сотрудников КГБ, молча взиравших из окон своих рабочих комнат на то глумление, которому подвергался на площади памятник Ф. Дзержинскому - тому человеку, портреты которого висели почти в каждой из тех рабочих комнат, откуда следили бравые чекисты за всем, что происходило на площади. Никто из них пальцем не шевельнул, чтобы воспрепятствовать святотатству. А ведь оружия у них имелось под рукой более чем достаточно. Так трусливо и недостойно вела себя прогнившая изнутри горбачевская власть. В те бурные августовские дни она изумила весь мир своей полной импотенцией и отсутствием малейшей способности к самозащите.
Запрет, наложенный Ельциным на деятельность КПСС в первые же дни после свершившегося в Москве переворота, поставил под вопрос существование газеты "Правда" как центрального органа КПСС. В редакции газеты это поняли сразу же и приняли на редколлегии срочное решение о превращении газеты из органа ЦК КПСС в "общественную" и "независимую" газету. Но сделано это было поздновато, и в течение нескольких дней, последовавших за переворотом, выход газеты в свет был приостановлен.