Япония, японцы и японоведы
Шрифт:
Первые годы моего пребывания в Японии стали памятны мне повсеместным интересом японцев к Советскому Союзу. Представители самых различных слоев японского общества стихийно стремились восполнить пробелы, образовавшиеся в результате длительного отсутствия нормальных отношений между нашими странами. По этой причине, как никогда прежде, расширился обмен делегациями обеих стран, причем чаще эти делегации направлялись из Японии в нашу страну. Особенно участился обмен после открытия регулярного судоходного сообщения между Иокогамой и нашим, тогда еще небольшим, портом Находка.
Ездили в те годы к нам и политические деятели, и ученые, и писатели. Возвращаясь в Японию, они делились обычно своими впечатлениями со своими знакомыми и коллегами. Летом 1958 года я побывал на одном из собраний токийской общественности, где с рассказами о нашей стране выступали только что возвратившиеся из Москвы известные японские писатели. В своей корреспонденции, посланной в "Правду", я процитировал тогда несколько их выступлений: уж очень светлое и, возможно, несколько приукрашенное представление о нашей стране получили они тогда. Известный японский прозаик Абэ Томодзи в своем выступлении отметил жизнерадостность советских людей на улицах. "Глядя на их жизнь своими глазами,- сказал он,- я уверовал в возможность мирного сосуществования и убедился в том, что социализм - это замечательный строй". Столь же светлое представление о нашей стране вынес после поездки в Москву и председатель Всеяпонского общества писателей Аоно Сэйкити. "Выражая кратко наше общее впечатление о жизни советского народа,резюмировал он,- можно сказать, что это спокойная, миролюбивая и чистая жизнь, основанная на доверии народа к своему правительству".
Сопоставляя подобные отзывы маститых японских писателей о нашей стране, с нынешней повседневной болтовней московских телевизионных комментаторов и газетных обозревателей, норовящих то и дело очернить прошлое и изобразить прежнюю жизнь советских людей как сплошной кошмар, испытываешь возмущение несправедливостью таких оценок. Ведь японские писатели, обладавшие зоркими глазами и аналитическим складом ума, сумели заметить тогда в нашей стране отсутствие тех зол капитализма, с которыми они сталкивались повсеместно в Японии: коррупции в политике и государственных учреждениях, наглого, откровенного всевластия магнатов финансового капитала, массовой проституции и неспособности полиции совладать с могущественными гангстерскими кланами. Да, в отличие от тогдашней Японии и сегодняшней рыночной России жизнь советских людей в конце 50-х годов была "чистой" и "спокойной", как о ней отзывался Аоно, и очень жаль, что нынешние правители России, справедливо критикующие советскую власть за многие упущения и прегрешения, стараются без зазрения совести предать забвению и то хорошее, что было в стране при советской власти.
Отмечал я в те годы в своих корреспонденциях и тот огромный интерес, который появился тогда в Японии к русской и советской литературе. В 1957 году лишь одна книготорговая компания "Наука" ввезла в Японию из Советского Союза около 75 тысяч книг, включавших более 7 тысяч названий. В том же году 120 советских книг были переведены с русского языка на японский и изданы в Японии тиражом 500 тысяч экземпляров. Примечательно, что большим спросом стала пользоваться тогда и марксистская литература. Издательство "Оцуки Сетэн" в 1958 году завершило издание Полного собрания сочинений В. И. Ленина в 45 томах в количестве 120 тысяч экземпляров. Только об одних советских искусственных спутниках Земли появилось в том же году в Японии свыше десятка книг и брошюр.
Большую роль в содействии ознакомлению японцев с Советским Союзом стало играть тогда общество "Япония - СССР", созданное влиятельными общественными деятелями. В 1957 - 1962 годах я встречался со многими членами правления этого общества по самым различным поводам. Не раз приезжал я в центральное правление общества, находившееся в районе Харадзюку, неподалеку от токийского отделения ТАСС. Наверное, я был одним из последних советских журналистов (а скорее всего, последним), кто брал интервью у председателя названного общества, бывшего премьер-министра Японии Хатояма Итиро. Он принял меня в своем жилом особняке, расположенном на холме в столичном районе Итигая. Будучи тяжело больным, Хатояма передвигался в кресле на колесах с помощью супруги. Видимо, по причине инсульта его речь была заторможенной, а слова он произносил крайне невнятно. И все-таки лицо его как-то посветлело, когда речь зашла о его поездке в Москву осенью 1956 года и о последовавшей затем нормализации отношений с нашей страной. Не без гордости говорил он о своем вкладе в дело советско-японского добрососедства и о тех осязаемых выгодах, которые принесла нормализация народам обеих стран. "Японский народ,- сказал Хатояма, медленно произнося каждое слово,- настроен очень доброжелательно к советским людям, к идее культурного сотрудничества с ними. Мы стремимся к более тесным дружеским связям между нашими странами". Думаю, что это были его последние слова, обращенные к представителям советской прессы. Через несколько месяцев, в марте 1959 года, Хатояма умер.
Но созданное под его руководством общество "Япония - СССР" продолжало функционировать и далее. В 1958 - 1959 годах по всей стране шло создание его местных отделений. К августу 1958 года их насчитывалось 25. В ряде мест их возглавляли мэры городов и губернаторы префектур. В их деятельности принимали участие предприниматели и рабочие, ученые и студенты, деятели искусства и политики. С 1957 года активную поддержку отделениям этого общества стал оказывать Генеральный совет профсоюзов - самое массовое объединение трудящихся, насчитывавшее в то время в своих рядах свыше трех миллионов людей наемного труда.
В те годы мне довелось неоднократно выезжать в различные города Японии с целью участия в торжественных собраниях, посвященных открытию местных отделений общества "Япония - СССР". Особенно памятной была дальняя поездка в самый северный край Японии - на остров Хоккайдо, куда местные власти пригласили Генерального консула СССР Б. Безрукавникова, сотрудника посольства В. Хмелева и меня.
Летели мы на Хоккайдо на небольшом самолете. В то время единственный гражданский аэродром этого острова, принимавший пассажирские самолеты из Токио, находился в 40 километрах от столицы острова, города Саппоро, на территории американской военной базы Титосэ. Только спустя несколько лет эту американскую базу под нажимом японских властей куда-то перенесли. А тогда, во время моего первого прилета на Хоккайдо, зрелище открывалось явно не японское: низкие постройки европейского типа, вокруг них необозримые снежные сугробы, а на фоне сугробов на заледенелой дороге - здоровенные черные великаны-негры в ярких комбинезонах с автоматами через плечо. Это были американские солдаты, охранявшие аэродром. С любопытством взирали они на нас - трех европейцев, спустившихся по трапу в окружении японцев и говоривших на непонятном им языке. Но главной целью нашей поездки на Хоккайдо был тогда не Саппоро, а город Вакканай, расположенный в самой северной точке острова на берегу пролива Лаперуза (Соя) в том месте, откуда в ясные дни хорошо видны берега нашего Сахалина. Добирались мы из Саппоро до Вакканая поездом в течение 4-5 часов. Это был февраль 1958 года - самый разгар японской зимы. Мороз и снег там были, как в России. Но местные жители Вакканая быстро согрели нас своим радушием и японскими яствами, подкрепленными бутылями сакэ.
Поводом для нашего приезда стало торжественное открытие местного отделения общества "Япония - СССР", участие в котором принимала вся городская элита. И в зале, где проходила официальная церемония, и во время последовавшего затем застолья инициаторы создания отделения с надеждой говорили о своей готовности содействовать восстановлению прежней паромной связи их города с населенными пунктами Сахалина. Между прочим, в разговорах с вакканайцами выявилась истина, которая в дальнейшем неоднократно подтверждалась при встречах и беседах с японскими провинциалами зачинателями дружественных связей с Советским Союзом. В тяге большинства из них к добрососедству и дружбе с нашей страной неизменно крылись те или иные личные материальные интересы, связанные обычно с коммерцией или же иными соображениями выгоды. Практичные японцы-провинциалы, и прежде всего предприниматели и чиновники, в отличие от столичных университетских профессоров, студентов, писателей и других интеллигентов в движении за дружбу с Советским Союзом не преследовали возвышенных задач. Для большинства из них присоединение к этому движению носило сугубо прагматический характер. Исключением из этой закономерности являлись, правда, японцы, вернувшиеся на родину из Советского Союза (те самые военнопленные, которые провели несколько лет в лагерях Сибири, Урала и прочих районов нашей страны после разгрома Квантунской армии в Маньчжурии и Корее). Эти люди, составлявшие в провинциях значительную и наиболее активную часть членов обществ дружбы с нашей страной, проживая по возвращении в Японии в своих родных местах, слыли там "знатоками" Советского Союза, и организаторы названных обществ, естественно, обращались к ним за помощью и советами. И что примечательно: именно эти японцы давали обычно наиболее лестные отзывы о нашей стране и особенно о тех советских людях, с которыми они бок о бок работали на стройках и предприятиях. Там, в японской глубинке, в беседах с бывшими военнопленными я убеждался в том, что большинство из них вернулись в Японию из советского плена, не затаив злобы на нашу страну и русских людей. Наоборот, у многих из них возникло нечто вроде душевной привязанности к своим прежним советским знакомым, включая женщин, с которыми, как я выяснил, у некоторых из японцев, выходивших из лагерей без конвоя, существовали очень даже близкие отношения. Эта категория провинциалов проявляла зачастую интерес и к культуре нашей страны, и к ее внешней политике. Многие из них говорили мне даже о том, что хотели бы снова побывать в качестве туристов в Советском Союзе и вновь посетить именно те места, где им пришлось работать в обществе простых русских людей, подкупивших их своей человечностью и уважительным отношением к военнопленным японцам.
В Токио, однако, большинство членов общества "Япония - СССР" и его отделений составляла интеллигенция. Были среди них университетские профессора, актеры, писатели и едва ли не все столичные знатоки русского языка и русской литературы. Но в то же время было немало старичков и старушек пенсионного возраста, а также несколько странных людей "не от мира сего", живших, судя по их внешнему виду, в бедности и пытавшихся найти в деятельности общества путь к самоутверждению. В целом же столичный актив общества даже в дни, когда его деятельность шла на подъем, был не так то уж многочислен.
Мирные инициативы Н. С. Хрущева.
Визит А. И. Микояна в Японию. Курс на
советско-японское деловое сотрудничество
Событий, связанных с нашей страной, было почему-то в те дни больше, чем ныне. Постоянно напоминал о себе японцам наш неугомонный Никита Сергеевич Хрущев. Его инициативы, направленные на разрядку международной напряженности, то и дело требовали от меня как корреспондента сообщений о реакции на них японской общественности. Весной 1959 года мне пришлось встретиться с рядом японских общественных деятелей в связи с публикацией в нашей печати ответов Хрущева на вопросы генерального директора японского информационного агентства "Джапан Пресс" Р. Хонды. Стремясь морально поддержать поднимавшееся тогда в Японии движение за ликвидацию на японской территории американских военных баз, Хрущев в своем интервью заявил: "Мир и безопасность для Японии могут принести лишь ликвидация иностранных военных баз в Японии и вывод из Японии всех иностранных войск, отказ Японии от размещения на ее территории иностранного или своего собственного атомного и водородного оружия, проведение Японией дружественной и миролюбивой политики по отношению ко всем ее соседям, проведение Японией политики нейтралитета". В интервью подчеркивалось далее, что "СССР готов гарантировать уважение и соблюдение постоянного нейтралитета Японии" и что в те дни уже имелись "вполне реальные возможности и условия" для создания на Дальнем Востоке и во всем бассейне Тихого океана зоны, свободной от ядерного оружия" (см. "Правда", 4 мая 1959 г.).