Япония. В краю маяков и храмов

Шевцова Галина Викторовна

Дым ест глаза, и зрители разбегаются от заливаемых водой вязанок. Только я стою совсем рядом — в дыму. Японцы рыдают от дыма и подозрительно косятся на меня, которой все нипочем. Нет, я не Терминатор, просто мои линзы почему-то защищают от дыма. Удивительный эффект. Необъяснимый, но очень и очень удобный. Лицо жжет от близости огня. А уж как им там жжет голые задницы, могу себе представить! Парнишки выстраиваются рядком, некий пожилой господин шествует вдоль строя и поливает им задницы из ковшика — для охлаждения.

Издали доносится гул барабана. Протискиваюсь туда и обнаруживаю процессию, которая тащит за четыре ноги огромный металлический четырехножник с бряцающим колоколом на вершине. Впереди этой компании еще двое волокут гигантский барабан. В барабан бьет двумя колотушками малюсенькая сгорбленная старушка на вид лет 85 (добавь еще лет 10–15, и получишь реальный возраст, как я уже давно поняла про японцев). Седые короткие старушечьи волосы завиты в мелкий перманент. Отблески огня, треножник с колоколом, барабан и самозабвенно бьющая в него старушка. Это выше моих сил — я воровато подлезаю под ограждения, хватаю палку, сую ее в ближайший костер и, таким образом заимев самопальный факел и мимикрировав, присоединяюсь к процессии идиотов с барабаном. Также самозабвенно ору со всеми: «Сай-рей-я-сайрё!!!», размахиваю факелом и медленно двигаюсь по огненной дороге вдоль беспокойной черной людской толпы, зажатой в ущелье между ревущей пропастью реки и зубцами черных гор. Вальпургиева ночь, Средневековье, времена охоты на мамонтов… Война кланов Шотландии… Курама-мацури!

Затишье — улица-ущелье идет дальше, но она уже пустынна — праздник остался позади, а здесь — рев реки, ручьи текут прямо под полотном дороги, редкие костры горят вдоль улицы у запертых наглухо дверей фанерных японских домишек. Неожиданно в застройке появляются разрыв и пропасть за ним.

Пора возвращаться. Но успокоившая меня раньше обходная дорога к станции так забита людьми, что пройти кажется нереальным. Впереди — ветхий мост через реку. Там стоит охрана, впускает на него только по нескольку человек. Охранник орет: «Осторожно, мост старый, пожалуйста, медленнее! Вы ждите, медленнее, я сказал!» Толпа похихикивает. Перебираюсь наконец через реку. Гляжу на часы и понимаю, что всего только еще 9 вечера, но мне до Киото отсюда час езды, если сразу сесть в поезд, что в такой толпе нереально, а потом до Осаки еще… В общем, если я не приму сейчас экстренных мер к своему спасению, то электрички перестанут ходить и буду я ночевать в Киото на скамеечке. Что-то не хочется — холодно уже по ночам. Я пускаюсь бегом от узкой запруженной тропинки по чужим огородам — с грядки на грядку… В толпе куча иностранцев, много негров. Нигде их в Японии раньше столько не видала. Очевидно, такое дикарское зрелище даже негров привлекло. И хорошо — пускай бы ездили себе все везде, развлекались, толкались, обзывали друг друга дураками-иностранцами, лишь бы не воевали…

Добегаю до станции — там толпа завивается спирально по проходам вдоль поставленных лабиринтом заграждений: вроде и станция близко, да дойти далеко. Хмыкаю и перешагиваю ногой через первый барьер. Пятый, десятый, двадцатый… Простегиваю извивающуюся толпу, как наметочная нитка ткань. Вслед слышу комментарии: «Во дает! Ну конечно, такие ноги, можно и переступать. Мне б такие ноги, я б, может, тоже…» Ха! Присматриваюсь — им всем этот барьер выше пояса. Не переступят. Какой-то паренек кричит мне вслед радостно: «Эй, ногастая, куда спешишь, постой, я с тобой!» Даже времени не пожалела — остановилась: «Куда тебе за мной, красавчик, с твоими-то ногами!» Надеюсь, хоть заикой на всю жизнь мальчика не оставила. В вагон втиснулась. Успела. Всю дорогу до Киото держала за шкирку какую-то японскую старушку, чтобы та от тряски не падала. В 12 ночи завалилась в комнату к Маше и пахла дымом, как пожарный. Праздник удался.

Ах, этот запах огня и канифоли на Курама-мацури! Запах дерева. Живого, хвойного, и старого, из которого построен храм. Дерево, дерево, дерево… Его тоже начинаешь чувствовать совсем по-другому. Такое теплое, темно-рыжее, бархатное, чешуйчатое, все в золотых бликах закатного солнца. Живая душа, ставшая храмом. Дерево-заговорщик, сообщник, друг… А иногда — холодное, молчаливое. Дерево — наблюдатель, тонкий резонатор пространства.

Вообще, отношение к строительному дереву тут совсем другое: синто, что вы хотите — полное слияние с природой. И непременно — у каждого дерева есть душа. Ведь если живешь так долго, как они, невозможно не иметь душу… Поэтому, перед тем как срубить дерево для храма, священники проводят специальные церемонии: просят душу дерева переселиться в храм и оберегать его. Не потому ли японские деревянные храмы сохраняются тысячелетиями — рекорд долголетия, который нигде больше в мире не побит?

Не все японские храмы, кстати, покрыты черепицей. Большинство покрыто толстыми многослойными шубами из коры хвойных деревьев — в основном кипарисов. Такие крыши просто умопомрачительно выглядят! Но особенно интересно не это, а то, что для устройства такого покрытия кипарисы не рубят! Вокруг храма, как правило, есть специальные старые священные деревья, с которых берут верхний слой коры для крыши. Лет через тридцать, когда покрытие пора заменить, на тех самых кипарисах уже успевает нарасти слой новой коры.

И его используют снова.

А в больших досках и столбах всегда дырки с краю делали — в них веревки продевали и так перетаскивали с места на место. По рекам тащили сперва, а потом по суше. Та крупная дыра в храме большого Нарского Будды, в которую все пролазят, помните, я про нее уже рассказывала — она, скорее всего, тоже именно для этого была проделана. Просто столб огромный и дыра соответствующая.

Сакураи мне всякие старинные штуки показывал — инструменты, которыми дерево обрабатывали. Такой лобзик здоровенный, им бревно сразу вручную можно было на доски распилить (вдвоем, конечно). А еще — всякие жуткие, ни на что не похожие тесаки тёна на длинных ручках — ими столбы и другие детали заглаживали. По столбу, оказываться, на ощупь можно примерный возраст храма определить — в зависимости от качества и типа обработки поверхности становится ясно, каким из тесаков это было сделано. А каждый тесак использовался в определенные временные рамки. Только для того, чтобы так вот рукой время постройки храма определять, нужен, я думаю, опыт не одного десятилетия. Как у Сакураи. А я пока так не могу. Про пилу тоже интересно было. Сакураи меня спросил: у нас пилу толкают или тянут? А я, в общем, толком и не знаю… Поводила рукой туда-сюда: тянут, говорю. В Японии тоже тянут, оказывается. А в Европе вот, на тебе — толкают!

А Сакураи все не мог поверить, что наши сельские амбары стоят не на ногах-сваях, а просто так, на земле [67] . «А как же мыши тогда?» Я говорю: «У нас кошек полно, зачем нам склады на сваях?» А у японских складов, между прочим, еще и горизонтальные диски специальные надевают на верх свай, называются такие штуки «мышеотвороты» — это чтобы те мыши, что по столбу все-таки влезли, на диск наткнулись и убрались восвояси. Потому что никакая на свете мышь вниз головой ходить не умеет. Вот интересно, не из Японии ли перекочевала к нам идея избушки на курьих ножках?

67

На самом деле и у нас амбары тоже бывают на сваях, просто не всегда и не везде.

А Косида показывал мне всякие старинные гвозди: обычные и такие, чтобы вместе две доски встык соединять. Обычные были квадратного сечения, с очень тонкими шляпками. Кованые. А для соединения досок (японское название этих гвоздей «ай-куги» можно дословно перевести как «гвозди встреч») — просто плоские железные веретенца. Так вот, при реставрации храмов уровня Культурного наследия эти маньяки-реставраторы используют старые отреставрированные гвозди, а когда их не хватает (еще бы!), делают на заказ такие же точно кованые гвозди квадратного или веретенистого сечения.

Стала я тут, кстати, читать всяческие книженции по архитектуре. Иногда на такое нарываешься… Просто возникает ощущение, что ты изучаешь хроники параллельного мира, где развитие пошло абсолютно другими путями. Вот, например, как вам такая сентенция: «700 лет назад в комплексе Исэ-дзингу, очевидно, присутствовали здания на основе конструктивной системы „адзекура“ (это значит — обыкновенные наши бревенчатые срубы). Но при одной из перестроек эта архаичная и неперспективная с точки зрения формообразования система была заменена на более продвинутую — каркасную». Так вот, однако. Сруб, оказывается, неперспективная с точки зрения формообразования система! Поглядели бы они, какие мы из этой «неперспективной системы» церковные формы наобразовывали, закачались бы! А так… «Неперспективный с точки зрения развития мозгов род приматов уступил место на эволюционной лестнице более продвинутому роду насекомых…» Не правда ли — похоже?