Японский городовой
Шрифт:
Капитан имел личное приглашение цесаревича сопровождать его в поездке в Киото, выезде оттуда к озеру Бива и на всех сопутствующих мероприятиях. Неотложные судовые дела задержали его в Кобе, и, выехав лишь наутро двадцать восьмого числа, он отправился поездом непосредственно на озеро, рассчитывая перехватить наследника там. По прибытии выяснилось, что поездка цесаревича перенесена на следующий день, так что Дубасов осмотрел озёрные достопримечательности самостоятельно и приехал в Киото к ночи, в самый раз, чтобы принять участие в совершенно изумительной вечеринке в одном из ресторанов, с участием наследника российского и принца греческого, а также самых лучших гейш старой столицы и, по общему мнению знатоков, и всей Японии вообще. На
Осматривая достопримечательности, капитан заметил необычную суету полицейских, и с присущим ему исключительнымaplomb22 остановил пробегавшего мимо офицера и спросил через переводчика, что происходит. Надо сказать, что перед непробиваемой уверенностью и редким обаянием Дубасова пасовали даже и коронованные особы, что уж какой-то капитан полиции. Под взыскательным взглядом бравого и фатоватого, держащегося словно адмирал или даже принц крови, иностранца, бедолага выложил всё, что ему было известно.
В отличие от многих других офицеров, участвовавших в путешествии цесаревича, Дубасов обладал не только самоуверенностью, но и остротой мысли, инициативой и распорядительностью, а ещё он был старшим по званию из русских офицеров в Киото. Через полчаса (в Оцу в это время ещё только везли перевязанного Николая на вокзал) прислуга наследника уже вовсю паковала чемоданы, офицеры были собраны и выдвинулись на вокзал, чтобы присоединиться к наследнику и организовать его охрану, а испытавшее на себе воздействие подобной бронебойному снаряду воли капитана железнодорожное начальство спешно отправляло поезд цесаревича в Оцу. Сам Дубасов к тому времени вскочил на тормозную площадку уходящего в Кобе состава, втащив с собой за шкирку ещё и японского переводчика. Он просчитал, что визит цесаревича будет в таких обстоятельствах неизбежно прерван, и намеревался лично подготовить корабли и встречу для Николая.
Грузовой состав шёл почти с той же скоростью, что и пассажирский, зато не делал остановок. Поезд, два дня назад предоставленный цесаревичу японским императором для путешествия в Киото, ещё не успел принять всех русских и весь их багаж, когда Дубасов спрыгнул на пути в Кобе. Безжалостно гоня перед собой потирающего зашибленное колено переводчика, капитан устремился на привокзальную площадь, нанял там двух рикш и четверых толкачей, и погнал теперь уже их в порт. Там была нанята японская лодка, споро доставившая Дубасова на родной фрегат. У борта переводчик получил десятидолларовую банкноту и был наконец отпущен восвояси, а капитан вихрем взлетел по трапу. Рапорт торопливо прибежавшего старшего помощника Цывинского о том, что корабль к бою готов и пары подняты, был встречен фразой:
– Ну хоть что-то сделали сносно, а теперь займёмся делом по-настоящему…
Работа и правда закипела — корабли готовились к настоящему бою, и одновременно формировалась десантная рота для встречи наследника. Энквист23, проявивший на «Памяти Азова» недостаточную расторопность, был изруган матерно в рупор, так, что слышала вся гавань. Вскоре доставили телеграмму из Киото об отправлении поезда цесаревича и ожидаемом времени его прибытия в Кобе. Дубасов посмотрел на карманный хронометр и удовлетворённо выдохнул: он всё успел.
Вечерело. В порту высадке десантной роты никто не препятствовал, лишь в английском квартале изо всех окон торчали стволы ружей. Рота беспрепятственно дошла до вокзала и взяла его под охрану, но на привокзальной площади начали собираться возмущённые горожане и самые отчаянные из полицейских. Японскую толпу никогда не требовалось долго раскачивать на погром иностранцев, обстановка стремительно накалялась. Полицейские решились потребовать от северных чужаков24покинуть город, однако ни Дубасов, ни тем более рядовые матросы попросту не понимали японского языка. Капитану вообще не нравились ни японские рожи, ни их тон, и он готов был перебить всех японцев и сжечь город дотла, лишь бы обеспечить безопасность цесаревича. От истребления городскую полицию и недовольных спасло появление японского губернатора, подстёгнутого паническими телеграммами из Токио. Правительство, сформированное всего пять дней назад, уже рушилось. Министр внутренних дел подал в отставку, премьер требовал не дать русским новых поводов для войны, император приказывал оказать им всяческое содействие и просить русского наследника дождаться его прибытия. Губернатор смог охладить пыл бывших и самозваных самураев, и сдержать японскую толпу до прибытия поезда.
Как только поезд остановился, моряки на руках вынесли из вагона вяло пытавшегося идти самостоятельно цесаревича, усадили его в любезно предоставленную после краткой беседы с Дубасовым карету губернатора и бегом, блестя сталью штыков на винтовках Бердана, лязгая абордажными палашами, грохоча сапогами и расталкивая толпу прикладами, покинули город. Свитским офицерам, дипломатам, лакеям и всяким прочим штатским тоже пришлось шевелить ногами, находясь внутри тесной колонны матросов. Японская толпа, ликуя, провожала их до порта — ненавистные чужаки наконец, поджав хвост, убирались восвояси.
Принц Арисугава во всей этой суматохе не получил возможности проститься с Николаем, лишь Дубасов подошёл к нему, чтобы крепко пожать руку. За ироничной улыбкой самоуверенного русского капитана явно что-то скрывалось, и Такэхито немедленно отбыл к себе на корабль. Обстановка в городе ему крайне не нравилась, и он намеревался после совещания с капитанами других кораблей принять меры, чтобы снизить градус напряжённости.
Обращение губернатора, передавшего просьбу Небесного Государя о личной встрече, также было русскими практически проигнорировано. Шевич лишь ответил, что решение будет принято цесаревичем после общения с врачами, и о нём японскую сторону уведомят.
Немедленно собравшийся консилиум не мог, к сожалению, сказать ничего утешительного. Осколки костей доктора удалили, и раны зашили… но что делать с неизбежно останущимися шрамами на половине лица, никто сказать не мог. Фон Рамбах был на грани паники, представляя себе предстоящий разговор с императором Александром и все те упрёки, которые неизбежно будут на него обрушены всемогущим властелином. Великий князь Георгий был вынужден прервать путешествие из-за резкого обострения туберкулёза, цесаревич Николай получил необратимое уродство, а отвечавший за их состояние доктор показал своё полное бессилие… Остальные медики разошлись по своим кораблям и постам, и Рамбах решился задать казавшемуся совершенно спокойным цесаревичу сакраментальный вопрос:
– Как вы себя чувствуете в целом, Ваше Высочество?
– Жаль, что нельзя курить, Владимир Константинович, очень хочется… - ответ Николая поразил врача до глубины души. Он ожидал проявления скрытого возмущения, требований сделать что угодно, но привести лицо в порядок… но цесаревич и правда оказался почти равнодушен.
– Ваше Высочество, это и правда единственное, что вас беспокоит?
– Отчего же… у меня чертовски болит лицо, я не могу ни шевельнуть бровью, ни улыбнуться из-за возобновляющегося кровотечения. Мне и говорить-то тяжело. Башка25 трещит лишь немногим меньше, меня подташнивает. Даже бывалые офицеры и царедворцы отводят глаза при виде моих отвратительных ран, а невесты будут бежать от меня как чёрт от ладана. Я не могу есть, а пить вынужден через соломинку. Но что вы, доктор, можете со всем этим поделать? Всё, что было в ваших силах, вы уже сделали. Зато вы можете покурить, а я подышу дымом, это тоже слегка успокаивает.