Ярче, чем солнце
Шрифт:
Его сердце трепетало, словно лоскут на ветру, а душу снедало страстное юношеское нетерпение. Дилан понимал, что спешит, но он очень боялся навсегда расстаться с Мирандой.
Словно в подтверждение его мыслей, остановившись неподалеку от каменной арки, ведущей в какой-то двор, она сказала:
— Дальше я пойду одна.
Он покорно кивнул, а потом выпалил:
— Давайте сходим в кино!
Во взгляде Миранды отразилось сомнение. Она была уверена, что мать не одобрит этой затеи. Но, с другой стороны, что она скажет, узнав, что ее пригласил не кто иной, как сам Дилан Макдафф?!
Немного
— А какой фильм?
— Я бы хотел посмотреть «Нетерпимость» Дэвида Гриффита [3] . А вы? Говорят, фильм очень драматичный, но заканчивается хорошо.
Миранда слегка постучала носком ботинка по тротуару.
— И в какой день?
Ей понравилось просительное, почти умоляющее выражение в его глазах, когда он сказал:
— Что, если… завтра? На вечерний сеанс?
— Только если не очень поздно. И я не обещаю, что выйду, потому что меня могут не отпустить.
3
Гриффит Дэвид (1875–1948), американский режиссер, отличавшийся новаторскими методами съемок немого кино.
— Понимаю. Я буду ждать вас в пять часов на этом месте. Хорошо?
— Да. Если я не появлюсь в течение четверти часа, значит, мне не удалось уйти.
— Договорились. — Он слегка поклонился. — До свидания, мисс Фишер.
— Всего хорошего, мистер Макдафф.
Дилан смотрел ей вслед до тех пор, пока она не скрылась из виду. В те мгновения, когда Миранда проходила под аркой, он сказал себе, что если ему повезет и они станут встречаться, он сделает то, на что никогда прежде не сумел бы решиться: покажет ей свои акварели.
«Романтические глупости», — так говорил о его увлечении отец, не позволивший сыну учиться живописи и заставивший его изучать экономику.
Хотя Дилан вовсе не считал свои рисунки талантливыми, почему-то он был уверен в том, что Миранда не станет смеяться над его работами. Ведь он рисовал и заинтересовавший ее Торонто, и, конечно же, Галифакс, город, который нравился Дилану гораздо больше в те времена, когда еще не столь откровенно поклонялся богам промышленности, войны и торговли.
Между тем девушка очутилась в тесном, словно колодец, дворе, куда, казалось, никогда не проникало солнце. Здесь было сыро и плохо пахло. Она предпочла бы, чтобы Дилан Макдафф никогда не заглядывал сюда, ведь он-то наверняка живет в собственном роскошном доме где-нибудь на Янг-стрит!
Она невольно вздохнула: какой бы привлекательной она ни была и как бы ему ни нравилась, их разделяет пропасть!
Стоило Миранде подумать об этом, как навстречу шагнул человек, для которого пребывание в таких закоулках было делом привычным.
Его руки были засунуты в карманы, верхняя часть тела слегка наклонена вперед; и поза, и выражение лица были полны настороженности и одновременно небрежности. В полутьме тупика его глаза казались темными, хотя на самом деле они были пронзительно-зелеными, а их взгляд — дерзким, неотступным, как у хищника, почуявшего добычу.
Миранда не испугалась, потому что узнала его.
— Здравствуй, Кермит.
— Что за хлыщ тебя провожал? — с ходу спросил он, не отвечая на приветствие.
Если Миранду и покоробила его грубость, она не подала виду.
— Это Дилан Макдафф. Полагаю, он сын Грегори Макдаффа, хозяина бисквитной фабрики.
Кермит присвистнул.
— Надо же! А я не узнал его. Он здорово изменился. Хотя, похоже, так и не повзрослел.
— Откуда ты его знаешь? — недоверчиво произнесла Миранда.
Кошачьи глаза Кермита сузились.
— Я помню его с малых лет. И не только помню, но и ненавижу.
— За что? Ты никогда не рассказывал мне об этом!
— Говорил, только ты забыла. Когда-то я подстерег его на улице и ударил. Он завизжал, будто его режут, а потом пожаловался папочке. Тот разузнал, кто я, и вышвырнул моего отца с фабрики. Что было потом, ты знаешь.
— Не может быть! — вырвалось у Миранды, и Кермит презрительно усмехнулся.
— Ты мне не веришь?
Она отлично знала, что он мог выдумать эту историю. Ради нее. Для того, чтобы она испытала неприязнь к Дилану.
Вместо ответа Миранда спросила:
— Почему ты его ударил?
— Потому что я не люблю изнеженных богатеньких папочкиных сынков. Так что можешь ему передать: если он посмеет за тобой приударить, я разобью ему морду. Драться-то он наверняка не умеет!
На сей раз она сказала:
— Не груби, Кермит. А главное — не пытайся за мной следить. Ты прекрасно знаешь, что у меня и без тебя достаточно сторожей.
— Ну, Макдаффу они, наверное, будут рады!
Миранда тоже об этом подумала. Ее мать была одержима желанием удачно выдать свою дочь замуж. Эбби Фишер была из тех людей, кто, ничего не добившись в жизни, делает ставку на детей. Колин Фишер целыми днями пропадал на работе, а его жена управляла своим маленьким мирком так, как Господь Бог управляет целым светом.
Эбби знала, что красота девушки — это товар, а если к нему прилагается достойное воспитание, хорошая репутация и скромность, его цена возрастает вдвое.
— Впрочем, он все равно на тебе не женится, — добавил Кермит, и Миранда почувствовала себя уязвленной.
— Почему?
— Потому что ты бедна для него, как и я — для тебя.
— Известно ли тебе, — довольно резко произнесла она, — что мне вообще не хочется выходить замуж!
Миранде казалось, что она говорит правду. В самых мыслях о браке было что-то монотонное, тошнотворно-скучное. Она мечтала изучить стенографию или машинопись (но только не медицину!), заняться интересным делом и стать такой же самостоятельной, как другие современные девушки. Она не хотела плыть по течению, не желала всецело зависеть от матери. Как и от мужа.
А еще Миранда с удовольствием остригла бы волосы и сделала модную прическу, какую уже носили некоторые молодые жительницы Галифакса, умевшие улавливать веяния времени. Однако мать, считавшая длинные волосы дочери признаком женственности, никогда бы не позволила, чтобы их коснулись ножницы. И неважно, что самой Миранде они казались символом старообразия.
Само собой она мечтала и о том мистическом единении душ, что зовется любовью, но пока не предполагала, где и когда встретит человека, способного растопить лед ее сердца.