Ярко-алое

Парфенова Анастасия Геннадьевна

Кимико полностью расслабилась в ветреной своей колыбели. Она сидела почти боком, подогнув под себя одну ногу, опираясь не столько на деревянные планки, сколько на упругую воздушную подушку. Свободной рукой рассеянно причесывала длинные пряди. Моргнув, советник отметил, что высокородная госпожа тихо и незаметно колдует над чем-то в управляющей планером сети. Ведущий полет ветер был полностью под контролем Тимура. Однако на более тонком, жизнеобеспечивающем уровне деловито работала новая, несущая на себе отпечаток творца программа. Ограниченный пассажирской «кабиной»

воздух перемещался, повинуясь сложным алгоритмам — очищая, увлажняя, перебирая волосы высокородной госпожи. Черные, как речная вода, сияющие, танцевали меж воздушных течений пряди.

Железный Неко, которому за почти десятилетия полетов в голову не пришло использовать боевой планер как… как банальную расческу, сдул с лица собственные буйные кудри, отвернулся. Чувства его были сложными, точно отраженными от отмеряющего минуты страха. Перед глазами стоял женский профиль на алом фоне. Танцевал струящийся темный поток колдовских ее волос.

— Я помолвлена была с Кикути Нобору еще до своего рождения, — заговорила госпожа тихо. — Порой кажется, что и зачатье мое предопределено было согласием Садао искать невестку среди нашего клана. Но, вне зависимости от того, создавали ли Фудзивара изначально дочь для божественной династии, воспитывали и растили они без всяких сомнений кронпринцессу. Осознающую всю тяжесть возложенной на нее ответственности. Готовую служить народу Аканы. Гордую этой службой.

Она замолчала. Потом:

— Верную нареченному своему жениху.

Тимур какое-то время гадал, требуется ли от него какая-то реакция. Потом все же спросил.

— А кронпринц?

— Кронпринц Нобору… Кикути Нобору относился к невесте с почтением, какое должен принц династии оказывать нареченной своей. Даже самый строгий знаток этикета не нашел бы изъяна в его речах и поступках. — Она замолчала. Потом, как-то неуверенно: — Он был старше меня на двенадцать лет. Полагаю, со мной было скучно.

У Тимура имелось на сей счет собственное мнение. Но раз уж высокородная госпожа так и не вспомнила самую первую их встречу, не было смысла сообщать ей: советник Канеко получил редкую возможность взглянуть на ранние отношения царственной пары с поистине уникальной точки зрения. «Скучно» — не то слово, которое он выбрал бы, описывая поведение Нобору.

Из скуки не убивают. Наверное.

— Свадьба должна была состояться по достижении мной полного совершеннолетия. Для творца это двадцать пять лет. К тому времени владыка Садао был уже мертв, и даже ками не могли с точностью сказать, кто правит планетой на этой неделе и что случится на неделе следующей. Отец мой…

Дитя Глициниевого владыки выдохнула, но не стала ничего говорить ни о гибком отношении князя Фудзивара к принесенным клятвам, ни о политическом его оппортунизме, ни даже о честной попытке как-то защитить собственного ребенка.

— Отец счел, что ситуация слишком нестабильна. Он не отказывался от помолвки, но, поговорив с Нобору, оба они решили: свадьбу лучше перенести на более спокойные времена.

Тимур не мог не отметить, что ни разу еще во время этого завораживающего

рассказа не упомянула госпожа о собственном мнении. Или о том, что кто-то им поинтересовался.

— Положение ухудшалось. Вмешательство инопланетных сил достигло такого масштаба, что часть аналитиков прогнозировала вторжение. Другие говорили: вторжения не понадобится, мы разрушаем себя сами.

Приговором:

— Владыка Кикути обрушил маяки.

Добавить тут больше было нечего — в словах этих и так крылось слишком многое. Паника, сетевые и реальные бои, заполыхавшая в одночасье война. После установления коалиционного правительства — громогласное осуждение Нобору даже теми, кто традиционно считал изоляцию благом, а династию Кикути — воплощением на Акане божественной воли.

И, конечно, публичное расторжение князем Фудзивара помолвки младшей дочери.

— Отец сделал то, что необходимо было для выживания клана и всего Глициниевого союза. У нас слишком много врагов. Я понимала причины, согласилась с анализом возможных последствий. И то и другое было мне равно безразлично, — тихо, спокойно. С отзвуком металла в тихом голосе: — В тот же день я написала нареченному письмо, в котором сообщила, что не считаю себя свободной от принесенных клятв. Я готова была сдержать данное Фудзивара слово и стать его супругой. Просила лишь, ради безопасности клана, сохранить бракосочетание в тайне.

Она сделала что? На мгновение Тимуру показалось: ослышался. Для благовоспитанной аканийской дочери пойти против семьи не являлось преступлением — это просто было немыслимо. Осознанно подставить род, клан, союз — который на любой другой планете назвали бы суверенным государством! — под удар ради… ради чего? Спасения Аканы? Тогда не было еще в тайной свадьбе ничего, что определяло бы судьбу целого мира.

Ради данного слова?

Ради личного своего понимания чести?

Ради гордости? Власти? Амбиций?

Может, просто надеясь на счастье?

Тимур был в достаточной степени аканийцем, чтобы отношение его к подобному решению было, мягко говоря, неоднозначным.

Перед дерзостью этой как-то даже поблек факт, что на Акане женщины скромно принимают сделанные им предложения. А не делают их сами. В письменной форме.

Эта тихая дочь творцов еще и спрашивала его о «подчинении давлению общества». Да по сравнению с полыхнувшим меж написанных ею строк бунтом Канеко Надежда — образец покорной и благовоспитанной аканийской дамы.

А ее сын рядом с владыкой Кикути выходил прямо-таки идеалом мужского благородства.

— И Нобору согласился? — Резкий вопрос сорвался с губ прежде, чем Тимур успел толком ухватить за хвост мелькнувшую мысль.

— Нобору, — был ровный ответ, — на тот момент видел ситуацию гораздо глубже меня. Он осознавал необходимость — и срочность — появления наследника. Он согласился.

Пауза. Тихо:

— Божественный владыка Кикути сделал все возможное, чтобы оградить и меня, и Фудзивара от последствий принятых им решений.