Ярмо Господне
Шрифт:
«Почему бы нам в отложенном действии не провести опыт на малоценном организме, милостивые государи и государыни?
М-да… И дева моя Параскева работает с блеском, по трафарету не пишет. Бьет, патер ностер, аккуратно, но стильно. Ежели хорошо выспится или переспит… Проведет с кем-нибудь бессонную ночь до восхода солнца, предварительно и состоятельно, Иезавель, дщерь Евина, девичьей красой обильная, сверху и снизу…»
Накануне ближе к вечеру во время воскресного обеда, состоявшегося по англосаксонскому расписанию, Филипп Ирнеев представил библейскому обществу гуся
Филипповы гости в один присест душевно отобедали гусем в товариществе с яблоками и единодушно в православии окрестили нового компанейца библейского общества Параскевой Пятницей.
«Это тебе для мирской тутошней акклиматизации, дщерь моя духовная…»
Небольшого росточка, вся такая уютная, кругленькая, пухленькая девушка всей библейской компании пришлась по душе и по сердцу. Она и застолье помогла Фильке Ирнееву обустроить, существенно дополнив обеденное меню славной кулебякой с красной рыбой и пирожками с капустой.
И молчала Прасковья очень вам уютно, доброжелательно. Улыбалась, поигрывая кончиком темно-русой косы, предоставив другим право вести и поддерживать застольную беседу. Когда же ее спрашивали о чем-нибудь интеллектуальном и гуманитарном, отмахивалась рукавом:
— Куда мне? Мое дело — девичье, техницкое, служивое: подай-принеси-погрузи, усади пассажиров на борту с комфортом. Вот как-нибудь выучусь в Германии на пилота «Аэробуса», тогда и стану рассуждать на темы умные-разумные, назови меня Парашей…
Парашей ее в компании, разумеется, не обзывали — словцо-то уж больно нехорошее, жаргонное и блатное. Тем более Филипп отрекомендовал родственницу в пушкинском стиле, сказав, дескать, Полиной она принципиально зваться не желает.
— …Чтобы ни писали Пушкин с Достоевским, деву нашу Параскеву, судари мои, дозволяется окликнуть по-германски байм намен неннен фройляйн Праски. В аэроклубе во Владике у нее такая же кликуха. То ж и по-аглицки — мисс Праски на воздушной службе.
Представить добродушную Прасковью надменной, затянутой в летный мундир шеф-стюардессой на международных авиалиниях, кандидатом в мастера спорта по высшему пилотажу, без пяти минут инженером-геофизиком — было трудно. Поэтому Филиппу верили.
Почему же доброму человеку всегда следует отвечать стереотипным представлениям о той или иной профессии?
Массовые стереотипы и распространенные предвзятости — вещи навязчивые и бессмысленные, иногда просто безумные в заразном подражании. Что соответствует действительности, а что ей противоречит, вовсе не решается большинством мнений и голосов людских.
— Природа и Бог представительной демократии не признают, — кафедрально заявил по поводу и ассоциации апостол Петр, политолог по избранной специальности в президентской Академии управления.
Петру Гаротнику никто всуе и вотще не возразил. Кто ж спорит, если Бог располагает всем и вся? Между тем человеку свойственно то и дело заблуждаться в его предположениях о том, что есть, а чего и совсем не бывало.
Не оппонировал апостолу Петру и отставной полковник Павел Семенович Булавин, за десертом разразившийся длинным апостольским монологом-посланием-мессиджем:
— Бесспорно, друзья мои, демократическая политика, где все и вся якобы решается тайным голосованием, в открытом виде есть бесформенная масса заблуждений, смутных предубеждений, неосознанных предрассудков и привычных тривиальных суеверий. Так оно было и, должно быть, останется во веки вечные в гуманитарной сфере.
Тем вяще, когда искаженный и подложный исторический опыт человечества от Фукидида и Геродота по наши с вами дни отнюдь не становится критерием истины. Увы нам, увы! ибо в осмыслении и в усвоении человеческими сообществами состоявшейся исторической практики как нигде более распространяются пошлые предрассудки и обыденные предубеждения, предвзятые идеологические мифы и политизированные небылицы.
Я не хочу сказать, словно бы история есть лженаука, но большая часть опусов тех, кто облыжно усвояет, либо кому молва приписывает звание историков, к науке имеет весьма и весьма отдаленное отношение. В лучшем случае оные малограмотные измышления, гротескные вымыслы, прекраснодушные домыслы, риторические спекуляции, — представляют собой образчики разношерстной, талантливой или бездарной беллетристики. В худшем, предстают нарочитой политической ложью, пропагандистскими инсинуациями, злонамеренными тенденциозными мистификациями, своекорыстной умышленной фальсификацией исторических явлений и процессов.
На мой взгляд, оные безобразия и бесчинства пышным цветом расцвели в период так называемого западноевропейского культурного возрождения-ренессанса на протяжении XIV–XVI веков, частично перешедшего в XVII век от Рождества Христова.
Гораздо уместнее поименовать его псевдо-Возрождением. И более гнусных, лукавых, поистине еретических времен в христианской и дохристианской истории рода людского я не знаю…
Пал Семеныч взял паузу для раскуривания сигары. Вероника повыше подернула мини-юбку, плотоядно ухмыльнулась, предвкушая разгромную дискуссию. Анфиса неприязненно нахмурилась. Прасковья всего лишь благодушно перебросила толстую косу с одной пышной груди на другую.
Филипп в свою очередь иронически вознес длани горе. Мол, благословляю почтеннейшую публику. Дерзайте, возражайте и критикуйте, люди добрые; в нашей честной компании все равны, без скидок на преклонный возраст и пенсионный стаж.
В тот вечер он отнюдь не перекормил дорогих гостей. Большого жирного гуся, какой едва-едва поместился у Филиппа в духовке, вкупе с Прасковьиными пирогам растворили должным количеством и качеством сухого вина. И после того свежезаваренный чай трех-четырех элитных сортов, включая зеленый, добавил всем умственной бодрости.
Потому-то огульное, априорное, гипотетическое и дискуссионное суждение Павла Семеновича о трех или даже четырех интереснейших веках человеческой истории прямо-таки напрашивалось на дебаты, словопрения, опровержения, возражения и критические особые мнения.
Прежде всех при всем уважении к дорогому Пал Семенычу ему взялась противоречить Верочка Сосонок, невеста апостола Андрея Жмудского. Ей стало ужасно обидно за свой красный диплом историка, даром что она твердо стоит на стезе торгового бизнеса, подвизаясь на мелкооптовых поставках эксклюзивной парикмахерской косметики. Ее активно и боевито поддержала сестренка Наденька, подружка евангелиста Матвея Кургузкина.