Ярополк
Шрифт:
Беззвучные темно-синие, с темно-синими крыльями стрекозы летали над сочно-зелеными листьями аира. Прятались, как за деревьями, среди камышинок утята. Притворялась корягой выпь.
В небе плавал орел, и так было хорошо в напоенной светом, в родной степи, как бывает после зимы и долгого разлива.
– Матушка, почему ты не поешь? – спросил отрок.
Слезы так и покатились из материнских глаз.
– Матушка! Матушка! – испугался Баян.
– Да ты хоть помнишь, как зовут меня?!
Опустилась на землю, плакала горько, будто
– Матушка! – бегал вокруг Баян, не понимая, что стряслось, и не умея помочь.
Бросился на землю рядом, гладил мать по мокрой щеке, заглядывал в глаза.
– Ты – Власта! Власта!
Мать стянула с головы платок, вытерла лицо.
– А как батюшку твоего звали? Какой ты земли, какого рода-племени?
– Мой батюшка Знич. Мы из рода Зничей. Земля моя – древлянская, а племя наше – славных людей.
Обняла матушка сына, обмерла на краткое мгновение.
– Сладость ты моя горькая! Забирают тебя, сынок. У доброго человека будешь жить, ума набираться. Три года не велено мне тебя видеть. Три года впереди, три злых судьбины.
– Матушка! Ни к кому я не пойду. Хочешь, я в дубраве спрячусь, в кипрее?
Засмеялась Власта:
– Милый ты мой! Прости глупые слезы. Нам нужно радоваться, а не плакать. Тебя берет в науку великий жрец Сварога. Сам Благомир!
Вскочила на ноги, легкая, быстрая. Взяла Баяна за руки, закружила и, кружась, бежала по лугу. И он летел над землею, и полыхало в глазах синим, алым, белым.
Оба рухнули в траву. Она хохотала, показывая на колючие великаны в алых шапках.
– Чуть-чуть не забежали! Какие будяки! Вот уж было бы нам! Запомни, сынок. Этот колючий красавец – дивный лекарь. Заболят глаза – насуши корзинок от цветов, отвари и промывай. Ясными будут. Отвар пить можно, от кашля, от чирьев. – И спохватилась – Пошли покажу тебе хоть пару добрых трав. Вот, смотри! Воробьиное просо. Листья к ожогам прикладывают. Баянушка, а ведь это – царь-трава. Как стрелы небесные, осеняемые громом, гонят в преисполню темную злую силу, так и царь-трава. Листочки нарывы лечат. Главное запомни: сия травка – спасение от укуса змей, от ядовитых пауков, от всей прочей гадости. – Засмеялась. – Лысым утешение. Хорошо полечить – волосы отрастут.
Замолчала, окидывая растерянным взглядом цветущие луга.
– Сколько здесь добрых сильных травок… Ничего, сынок. Вернешься через три года – обучу всему. Царь-траву запомнил?
– Запомнил, матушка!
– А про цветочные корзинки чертополоха?
– Какого чертополоха?
– Колючего. Будяка.
– Запомнил. Глаза лечит, чирьи. Воробьиное просо от ожогов.
– Молодец! Ты будешь добрым учеником Благомира.
Сердце у Баяна сжалось, прильнул к матери. Она вдруг легко поднялась, понесла его на руках, как малого дитятю, песню запела, уж такую дивную песню: полились у Баяна слезы ручьем.
Не заметил, как украдкою матушка собрала несколько его слезинок в кожаный, с наперсток, бурдючок.
А сама пела, пела, будто заклинала:
Куличок-ходочок ходил за море,А за морем жизнь диво дивное.Чудо чудное, а уж вежливое.У жар-птицы пир, птицы Фенюшки,Да скучлив сидит добрый молодец,Заскучал кулик по родной земле,Ай по матушке, да муравушке.И пошел он прочь из чужих краев.По горам идет, как по облаку.Ему в ноги дол, он и по долу,Он и по морю, будто посуху.– Матушка, поставь меня! – попросил отрок.
Захлебнулась Власта воздухом, отняла сына от самой себя. Поставила на землю.
– Матушка, я не слышал такой песни.
– Впервой напелось.
– Откуда же слова-то взялись?
Засмеялась Власта, развела руки, показывая сыну весь белый свет, и опять задохнулась воздухом.
– Вот уж и домой пришли.
Зеленые ветлы, толпившиеся над рекой, скрывали от недобрых взглядов селение.
Власта положила руки на плечи Баяна, повернула лицом к степи, к борам на горе, к огромному небу.
– Смотри! Вот она – твоя земля. Люби и помни. Нет крепче крепости. – Повернула сына к себе – Никогда не лги матери и учителю. Никогда не говори правды врагу.
Чудесный плащ Благомира
Власта и Баян подходили к тыну, когда из ворот выехала дюжина всадников. Двое направили коней к идущим по тропинке. Один всадник был в белых одеждах, с белой бородой, другой одет воином.
– Здравствуй, Власта! – приветствовал старец женщину. – Жди сына через три года в день Купалы.
Воин наклонился с седла, поднял Баяна, посадил перед собой.
– Я ему на дорогу одежонку приготовила, еду! – птицей захлопотала Власта.
– Все у него будет, одежда и еда. Не тужи, женщина. С тобою бог! – Всадники тронули лошадей, и Баян не смог даже послать матушке прощального взгляда: заслоняла расшитая бляхами кожаная рубашка ратника.
Скакали к реке. Руки у воина были словно железные. Сидел Баян как в тисках. Воин ни слова не сказал.
У реки всадники остановились, ожидая Благомира.
Старец подъехал последним. Отстегнул плащ. Кинул на воду. По плащу, как по мосту, переехали на другой берег реки. Один из воинов спешился, принес плащ. Баян видел: плащ мокрый. Его водрузили на пику, сушили на ветру.
В седле как в зыбке. Долгая скачка укачала отрока, заснул. Пробудился от того, что кони встали, кто-то взял его на руки, понес…
Сладко пахло сеном, трубили тритоны… Баяну было хорошо, но хотелось заплакать, и когда по щеке покатилась непрошеная гостья, пришла Власта, склонилась, улыбнулась.