Ярополк
Шрифт:
Иные покупатели для совета подзывали своих жен. Советчицы совести не ведали. Могли схватить раба за мошонку и, таская туда-сюда, кричать на торговца:
– Ты хочешь за него как за быка, а он – теля недоношенный!
Тихонечко, да только всему торжищу было слышно, как девочка, совсем ребенок, жаловалась матери:
– Мама! Мама! Они за срам меня хватают. Мама! Мама!
Мать была на соседнем помосте.
– Терпи, дочка! – отзывалась мать. – Ты уж терпи!
У Баяна глаза засверкали, дернул
– Они – наши. Они – славяне.
– Вот и надо было стоять за себя. – Догода отер пот со лба. – Стоять, говорю, за себя надо! В бою.
– Мама! Мама! – снова закричала девочка.
Дебелый алхазар купил ее, и слуги сначала повели кричащую отроковицу, потом поволокли, но хозяин рассердился, отлупил слуг, и тогда девочку подняли и понесли.
А перед Баяном так и встала Синеглазка. Головой затряс. Глянул на Догоду, на его могучих воинов – ненавидя.
Воины насупились, отворачивались от Баяна, а Догода вдруг сказал:
– Нечего тебе очами-то крутить. Смотри да запоминай. Наше время придет.
Тут на торжище пустили карахазар и немного погодя всех охочих до торга людей: мусульман, христиан, манихеев, диких кочевников, поклоняющихся кто Тенгри, а кто детородному члену…
Догоде и его десятку пришлось окружить помост, где продавали девицу – Золотая Коса. Уж очень большая, очень скандальная толпа торговалась с воином, получившим на дележе эту пышногрудую, пышнозадую и ахти простоликую деву. Но коса! Коса!
Золотистая, толстая; ровная коса сбегала по белому как снег телу и лежала у ног на куске кошмы, сложенная тремя широкими кольцами. К деве приценялись алхазары, но воин сказанул такую цену, что его подняли на смех, а «товар» перестали замечать. Да вот глупые карахазары уловку умных не поддержали. Охотников до Золотой Косы все пребывало: гузы, персы, булгары.
Воин, продававший Золотую Косу, был в летах преклонных. Он знал: набег на вятичей – его последний большой поход, потому и просил дорого за рабыню.
Вдруг явился на торг известный боспорский торговец, иудей Фарнак. Не задумавшись ни на малое мгновение, отсчитал серебром сполна просимые воином деньги и, сделавшись хозяином товара, тотчас повысил цену вдвое.
Хорезмийские купцы-мусульмане решили купить деву в складчину, в подарок эмиру Мамуну. Пока собирали деньги, рыжий кипчак Сонкор предложил Фарнаку на треть больше, чем собирались заплатить хорезмийцы.
Наблюдавший за торгом Дукака, сотник у черных хазар, не стал искушать свое счастье, назвал тройную цену и вонзил меч перед Золотой Косой.
– Моя!
– Что шумишь? – сказал хитроумный купец Фарнак. – Давай деньги, забирай товар.
Дукака послал своего сына, и тот принес деньги, три волчьих шубы и всю дорогую посуду, какая нашлась в доме. Оказалось – мало. Над карахазаром стали смеяться алхазары. И Дукака сам пошел домой. Привел трех дочерей, юных и нежных.
– Довольно будет с тебя? – спросил Фарнака.
Фарнак подумал и вернул Дукаке одну шубу.
Продавать родных детей у черных хазар – за обычай, но чтоб разорить дом и семью ради рабыни – то было диво. Но Дукака не горевал:
– Мой дом – шатер. Жены родят девок, овцы родят ягнят, меч добудет казну.
Накинул на плечи Золотой Косы волчью шубу и увел с торжища. А конца ему не было.
На другой день пригнали полон печенеги: угров, болгар, но более всего полян, древлян, угличей, волынян…
Продавали дикарски. Хватали рабынь за груди:
– Во какие!
Раздвигали лапами влагалища:
– Кому – маленькая? Кому – большая?
Навзрыд расплакался Баян. Ведь так же вот ругались над его матушкой. Ведь над всем славянским именем ругаются.
– Догода! – шепнул Баян старому витязю. – Догода! Кто же защитит славян от волков? Сварог, где ты! Порази наших врагов! Защити землю матушки моей!
Ночью сон не шел. Баян вспомнил огромные глаза Спаса в Ольгиной церкви. Взмолился:
– Бог! Помоги славянам! Помоги Русской земле!
Голова без сна уж такая тяжелая – шея не держит, но заснуть не дает тупая, безнадежная мысль: «С какой стороны? Когда явится спаситель Русской земли?»
Синеглазка смотрела на него с укором… А потом Благомир пришел, сел в изголовье, а сказать – ничего не сказал.
Крест над Купалой
Все мирские дела князь Святослав забросил: придет Ольга – сделает лучше, чем он. Готовил войско к походу. Скликал охочих до славы людей со всех русских земель. Смотрел, чтоб воеводы всякого воина учили на совесть: копьем колоть, мечом рубить, щитом закрываться. Чтоб не хуже гридней знали все хитрости и уловки. В делах забыл дни считать. Грянул на него праздник Купалы – самой короткой ночи, самого долгого дня – нежданной радостью.
В великокняжеском звании Святослав встречал купальские тайности впервые. Подумал-подумал и еще затемно в платье простолюдина закатился на днепровские берега, Купалу славить.
В Купалу имен не спрашивают.
Мужики и бабы по лесам аукаются, купальские веники ломают: ветку из смородины – для духмяности, из калины, из рябины – чтоб был разлапистый, липовая с листами ласковыми, прилипчивыми, ивовая – чтоб ожгло так ожгло, дубовая – тяжелая – пар нагонять.
Незамужние девы с утра, по холодку, искали в лугах да в рощах двенадцать заветных трав, чтоб навеяли ночью честный сон про суженого-ряженого.
Девчатки да ребятки – поросль быстроногая – в горелки носились, как стрижи, кричали, верещали тоже по-стрижиному: