Ярослава и Грач
Шрифт:
Андрей не вернулся. Бориса отец так и не выпорол, но лишил карманных денег на полгода и установил комендантский час. Однако его авторитет был окончательно подорван, и он чувствовал это. Воодушевленные примером брата, Василий и Борис больше не желали подчиняться. Начались скандалы. Отец строжился, братья злились и отыгрывались на Григории как на самом слабом, требуя, чтобы он тоже признал, кто виновен во всех их бедах. Григорий отказывался это делать. Приходилось терпеть постоянные упреки и издевки, любой его промах расценивался как доказательство его несостоятельности, доказательство того, что он такой же, как отец, и приходилось прятаться, и стараться не высовываться,
Мать тоже общалась со старшим сыном и однажды даже взяла Гришу с собой, чтобы он встретился с братом. Она, кажется, так никогда и не поняла, какие отношения были между ее мальчиками. А Гриша тогда не захотел ее расстраивать. Андрей обитал в общежитии при техникуме. Григорию запомнились едкий запах чего-то подгоревшего, доносившийся с общей кухни, гомон, внезапно распахнувшуюся дверь, едва не ударившую его по носу, и комнату брата. Она была совсем маленькой с двумя железными двухэтажными кроватями, и здесь тоже жило четыре человека, как и у них дома. Но на этом сходство заканчивалось. Стены были обклеены плакатами с девушками в купальниках. На подоконнике стояла батарея жестяных банок.
— Нравится? — спросил его один из парней, что там жил. — Это моя коллекция. Зацени.
Григорий прижался к боку матери. Парень захохотал.
— Андрюш, я тебе поесть принесла, — не глядя по сторонам, сказала мама брату и протянула ему авоську с банками. — Тут суп и котлетки.
— Ты бы сама поела, тебя скоро ветром сдует, — нахмурился Андрей. — Его-то зачем сюда притащила?
И он кивнул на Григория. Тот зашел матери за спину.
— Андрюш, прекрати, вы же братья, — попросила мать.
— Мам, — вдруг усмехнулся Андрей и, не смущаясь двух присутствующих в комнате парней, поинтересовался. — А ты точно меня ни от кого не нагуляла? Потому что вот этот точно батин. А я что-то не уверен, что я его.
Мать вспыхнула, поставила авоську на пол, взяла Гришу за руку и потянула из комнаты. Она плакала, пока они возвращались домой. Он делал вид, что не видит.
Вечером лежал в постели, рассматривал трещины в потолке — они жили на втором этаже, и свет от фонаря над подъездом попадал в окно детской. Борис и Василий уже спали. Наверное, родители думали, что он тоже спит.
— Не ходи больше к нему! — рычал отец в соседней комнате. — Не хочет нас знать, так и пусть будет так.
— Он просто запутался, — рыдала мать.
А Гриша все думал о тех словах, что сказал Андрей. О том, что он — Гриша — отцовский, а его братья — нет. И в тот момент ему хотелось, чтобы так и было. И тогда бы был он у родителей один. И весь папа был бы его. И мама бы не плакала, потому что он — Гриша — уж точно бы не запутался. Потому что так уж случилось, что в отличие от братьев он очень любил отца, и не нужны ему были ни джинсы, ни пластинки, ни вошедшая в моду жвачка, ни газировка… Единственное, чего он хотел, чтобы отец сказал, что гордится им…
Закончились восьмидесятые, пришли лихие девяностые. Его отец не сломался, и за это Григорий зауважал его еще сильнее. Отец был сильным. Чужая безопасность и справедливость интересовали его куда больше, чем деньги. Но его понизили в должности, потому что он отказался с кем-то сотрудничать. Начались проблемы со здоровьем. Гриша хотел быть ему опорой. Старался, чтобы он заметил его успехи и порадовался хотя бы им. Хорошо учился, записался в секцию боевых искусств, привозил с соревнований медали и грамоты. Отец поощрительно кивал, трепал по
А потом пришел день, когда сбылась и Гришина мечта. Это было лето после выпуска из школы, и Григорий получил на руки письмо о зачислении в Академию МВД. И тогда отец обнял его. Они даже устроили небольшой праздник, посидев втроем с тортиком. И Гриша решил, что вот оно — долгожданное начало всего. А через неделю отца не стало.
Как ни странно, братья на похороны явились. Не отходили от матери. И пришли на поминки, на которые внезапно собралось очень много людей. А после, когда все разошлись, мать вынесла в коробке отцовские вещи. Их было совсем мало, отец никогда не стремился к материальному, и это была одна из черт, которые Григорий от него унаследовал. Но в этой коробке среди прочего были именные наградные часы, и Гриша вдруг испугался. А что, если не ему… Однако мать проявила неожиданную твердость и самолично вложила их в его ладонь.
— Ты так на него похож, — шепнула она.
А еще через две недели у нее случился инфаркт.
— Ты плохо заботился о матери, — сказал ему Борис в больничном коридоре. — Впрочем, куда тебе. Второй отец. Держись от нее подальше, от вас обоих все только хуже, мы сами справимся.
Но это было неправдой. Он старался отвлечь ее как мог, невзирая на все, что сам чувствовал в те дни. А врачи сказали, что ее здоровье и так было сильно подорвано. Но мать поправилась и вернулась домой, и братья стали контролировать ее состояние по очереди, не сильно жалуя рядом младшего. И тогда Григорий решил, что однажды позаботится о своей жене и докажет всем и в первую очередь самому себе, что он способен на это.
Жена возникла на горизонте довольно быстро, и неожиданно оказалась одобрена как матерью, так и братьями. Удивительно, но тогда Гриша порадовался их одобрению. Однако, как выяснилось почти сразу после свадьбы, Катя сама могла о ком угодно позаботиться.
Брак с ней затрещал по швам через месяц после свадьбы. А еще через месяц Сокол предложил ему работу…
Сокол.
Отец Яры был первым, кто по-настоящему заметил его. Это случилось на одном из турниров, куда Финист самолично привез мальчишек из своей секции, в конце концов: все боевые магии обязаны были владеть рукопашным боем. Сокол подошел к нему после его выступления и поговорил как с равным. Это было странно и очень приятно.
— В тебе ведь есть сила, я чувствую, — негромко сказал ему Финист напоследок, а потом достал из кармана карандаш и программку соревнований и написал прямо на ней адрес, протянул ему. — Приходи, если интересно, — предложил он. — Это тоже секция, но с особым уклоном, — и подмигнул.
Григория, которому было прекрасно известно, на какие дела порой слали особо удачливых бойцов, это подмигивание заставило заподозрить неладное. Наверное, он чем-то выдал себя, потому что Сокол рассмеялся.
— Ты мне нравишься, — улыбнулся он. У него была широкая открытая улыбка, от которой сразу становилось теплее. — Все законно, мы, можно сказать, государственная организация. Что-то вроде милиции, но по особым делам. Придешь, расскажу больше.