Ярославль. Сорок тысяч слов о любви
Шрифт:
– Я заметила.
– …до сих пор возмущаются, почему мужик с тортом стоит лицом к Москве и спиной к Ярославлю. Они считают, что надо наоборот, повернуться к Москве задом, а к Городу передом. Хотя кто же показывает спину врагу?
Вон там – Главпочтамт, бывшая гостиница Пастухова. В ней в 1918-м году был штаб мятежников-белогвардейцев, правда, недолго. Потому что красные начали поливать из пушек как раз со стороны Москвы, и штаб перенесли вглубь города. Но поливали хорошо, и полностью разрушили южное крыло Гостиного двора, которое выходило раньше на
– Ничего не поняла. Почему снесут? Почему останется?
– Да потому, что всё тлен, кроме искусства. И трамвая. Давай за это выпьем.
– Нельзя же, – Вера покосилась на милицейскую будку рядом с «Гостиным двориком».
– Чужим нельзя, а своим можно.
Годунов открыл бальзам и протянул Вере.
– Зажми её в кулачок. А теперь зевни и прикрой рот кулачком, как приличная цивилизованная девочка.
И Годунов показал пример, поглотив половину содержимого бутылочки. Получилось не очень натурально, но издалека, вероятно, должно было казаться, что интеллигентный мужчина воспитанно зевнул.
– А теперь смотри и слушай. Стихи Белякова – они как ребусы. Ярославцам я бы сначала рассказал, а потом потребовал угадать, о чём речь. Но тебе скажу сразу, это зарисовка одного праздника в середине девяностых.
Стеклянные мальчики вышли смотреть салют
Глаза протирают и город не узнают
На зыбком крыльце перелетного кабака
Годунов показал на «Гостиный дворик».
Фарфоровых девочек трогают за бока
Фригидная площадь, фаллический пьедестал
Годунов махнул рукой в сторону площади.
Где каменный ГОСТ инструменты держать устал
Рука указала на памятник, Вера улыбнулась.
Плацкарта почтамта и флаги-нетопыри
Годунов сделал широкий взмах рукой в сторону почтамта, словно демонстрируя его протяжённость и, одновременно, колыхание флагов. Милиционер у будки повернул голову в их сторону, но сразу отвернулся.
Всё дышит снаружи и светится изнутри
Нечаянный праздник летит на семи ветрах
Усы распустил, беспородным вином пропах
Сиятельный ноль, надувной голубой налим
Давайте
– Ловить. И любоваться. Как здорово!
Вера подмигнула.
– Зевнём по глоточку?
– Зевнём.
И они допили бальзам.
– Это, собственно, и есть Беляков.
– А где он сейчас? Там же где и был?
– Фигурально говоря, да. В стране его знают, да и за рубежом кое-где. Но ярославцам всё равно. Страшные снобы.
Текила, глинтвейн, саке и бальзам сделали свое дело – Годунова слегка покачивало, а походка Веры стала легкой.
Они, конечно, зашли в «Гостиный дворик» и сели на втором этаже у окна. Отсюда была видна вся площадь. Здесь на просьбу налить «чего-нибудь» официант, не моргнув глазом, налил водки. Вера смотрела на водку с сомнением.
– Боишься? – участливо спросил Годунов.
– Есть немножко. Со школы не пила водку без закуски. Но ведь это правила?
– Правила для того и существуют, чтобы их нарушать. Что будешь?
Из того, что побыстрее, в меню нашлись только пельмени. Они выпили и закусили.
– Главное, конечно, это церковь.
– Какая? – спросила Вера с набитым ртом.
– Вон та, – Годунов показал в окно. За памятником стояла Богоявленская церковь, припорошенная, словно обсыпанный сахарной пудрой торт-бизе.
– Что с ней не так? В смысле, чем она необычна. Ты ведь рассказываешь про всё необычное.
– Её необычность заключается в её обычности. Нет никакой легенды. Никто никого не убил. Никто ничего не украл.
– Уже довольно необычно.
– Это просто. Невероятно. Красивая. Церковь. Она никогда не бывает одинаковой.
– Погоди. Она сейчас точно такая же, как когда ты рассказывал стихотворение. И твой поэт ничего про неё не написал. Про почту написал. Про мужика с тортом написал. А про церковь нет. Ничего невероятного. Такая же церковь, как и все.
– Нет, ты ничего не понимаешь, она совсем другая.
– Обыкновенная, – упрямилась Вера.
– Сама ты обыкновенная.
– Женщинам такое не говорят, чурбан ты неотёсанный.
– Я это не имел в виду. Нет, ну ты должна понимать.
Годунов чувствовал, что несёт пьяную чушь, но останавливаться не хотелось.
– Доводы без аргументов.
– Просто надо выпить, и ты всё поймёшь.
– Уверен? А правила?
– Да чёрт с ними.
Они заказали ещё и выпили.
– Я понял! Конечно, не та точка! Надо же смотреть с моста. Пойдём.
Они вышли на площадь. Подмораживало, снег перестал. Из-за колокольни выглядывал месяц. Обогнув площадь, Вера с Годуновым вышли на мост. Слева темнела река.
Мимо проносились троллейбусы и машины, а Годунов рассказывал, что раньше здесь ходили только трамваи. Первая ветка в городе, проложенная от вокзала до волжских пристаней. Мост назывался Американским, первоначально он и был таким, как в вестернах – с сетчатыми металлическими конструкциями по бокам. Именно по нему и шла бабушка Веры в гости к Коле.