Ярость ацтека
Шрифт:
Нас захватили в плен и посадили в деревянные клетки, словно предназначенных на убой животных, каковыми мы, по существу, и являлись. Клетки, в каждой из которых сидело по три-четыре узника, выстроили в длинный ряд. Меня посадили вместе с Карлосом и инквизитором-священником, братом Балтаром. Ближе к вечеру индейцы открыли первую клетку в ряду, выволокли наружу троих человек и сорвали с них одежду.
– Начинается, – сказал я Карлосу.
Но он, отвернувшись, сидел в углу, закрыв лицо руками. Балтар, напротив, смотрел на происходившее во все глаза, изумленно разинув рот. Я опустился на колени, вцепившись в деревянные прутья,
Вместо того чтобы повести пленников наверх по ступенькам пирамиды, индейцы потащили их к чадящему костру. Затем одного из них подтолкнули так близко, что он, задыхаясь, начал глотать дым, а когда его отволокли назад, бедняга так ослаб в коленях, что уже не мог самостоятельно стоять. Но вот что интересно: от ужаса, только что искажавшего лицо пленного, не осталось и следа.
– Что они делают? – спросил инквизитор.
– Убивают его волю к сопротивлению.
Я понятия не имел, какое именно дурманящее вещество использовали майя, но догадался, что этот дым делал жертвы пассивными и легко управляемыми.
Два воина, поддерживая пленника с обеих сторон, ибо ноги слушались его с трудом, подвели, а точнее, чуть ли не поднесли несчастного к ступенькам El Castillo, а там еще двое взяли его за ноги и помогли отнести наверх. На вершине жертву ждали трое майя, причем один был одет столь же пышно, как и вождь: наверняка это были верховный жрец и его помощники. Пленника положили лицом вверх, на изогнутую каменную плиту.
Когда я понял, для чего предназначен прогиб этой плиты, у меня затряслись руки: тело уложенного на ней человека выгибалось дугой, подставляя грудь под удар. В то время как воины удерживали нашего бедного спутника на жертвеннике, жрец вместе с помощниками что-то распевал на неизвестном мне языке, размахивая острым как бритва обсидиановым кинжалом.
Карлос начал читать молитву. Брат Балтар мельком оглянулся на него, но был слишком ошеломлен разворачивавшейся перед нами ужасной картиной, чтобы вспомнить о своем долге священника по отношению к умирающему христианину.
Верховный жрец отступил назад и одним резким движением, вложив в удар всю свою силу, глубоко вонзил нож в грудь жертвы. Брызнула кровь.
Я в ужасе ахнул, когда верховный жрец засунул руку в кровавую рану, вырвал у покойного сердце и под рев толпы поднял его, еще бьющееся, сочащееся кровью, высоко над головой. Я почувствовал, что перед глазами у меня все поплыло.
Карлос в своем углу заплакал навзрыд. В других клетках люди тоже впали в панику: они пронзительно вопили, изрыгали проклятия, с завыванием читали молитвы. Я отпустил решетку и отвернулся, не в силах видеть, как кровожадные дикари на вершине построенной неведомо когда пирамиды приносят в жертву, казалось бы, уже давно забытым богам испанских ученых, людей высокой мудрости и глубоких познаний.
После «религиозной» церемонии, в ходе которой кровь жертв была предложена языческим божествам, индейцы устроили пир и для себя. Тела принесенных в жертву разложили на земле, на виду у сидевших в клетках пленников, и начали методично разделывать, ломая кости и отделяя от них мясо. Я старался не смотреть, но когда отворачивался, память рисовала мне иную, хотя и схожую картину – как я отнимаю пилой ногу несчастному владельцу гасиенды.
На протяжении нескольких дней
Карлос оказался среди «избранных», видимо, потому, что единственный из всех захваченных у водоема достал оружие и даже успел убить одного из нападавших, прежде чем рухнул без сознания под их ударами. Несомненно, язычники посчитали моего ученого друга достойным воином.
Ну и наконец, дон Хуан де Завала... Почему я удостоился столь высокой чести? Ответ прост: я яростно сопротивлялся, ухитрившись убить мачете четверых индейцев и еще пятерым нанести опасные раны. Карлос немного знал дьявольский язык майя и улавливал обрывки их разговоров. Так вот, оказывается, Канек вознамерился лично съесть мое сердце, а остальные лакомые кусочки раздать тем своим воинам, которые в конце концов смогли меня пленить.
Эти безумные язычники всерьез считали, что, поедая плоть смелых людей, приобретают их отвагу. Кстати, воинов, которых убили мы, кровожадные дикари тоже съели, чтобы их храбрость не пропала даром, а передалась живым.
– Нас принесут в жертву одетыми, как их соплеменников, – сообщил Карлос. – Это чтобы боги майя узнали в нас достойных воинов.
– Похоже, нам следует поблагодарить этих языческих ублюдков за оказанную честь, – буркнул я.
После того как на наших глазах были съедены почти все участники экспедиции, я пожалел, что стал отбиваться, а не перерезал себе горло собственным мачете.
К нашей клетке подошел один из подручных Канека, воин, который, как мы уже знали, немножко владел испанским. Оказалось, что священник-инквизитор тоже немного говорил на языке майя, потому что он тут же затрещал на смеси двух языков.
Я спросил Карлоса, о чем он говорит.
– Уверяет их, что нас есть можно, а вот его нужно пощадить, потому что он – святой человек.
Видать, Балтару не очень хорошо удалось донести свою мысль до охранника, потому что тот лишь бессмысленно на него таращился.
– Этому тебя научили в инквизиции, спасать свою шкуру за счет паствы? – спросил я.
Святоша в это время стоял ко мне спиной, выставив зад и держась руками за прутья. Поскольку вопрос мой он принципиально проигнорировал, я произвел телодвижение, к которому не прибегал с тех пор, как меня вышибли из семинарии. Изо всех сил пнул гада, но не по заднице, а ниже, так что носок моего сапога угодил ему прямиком по яйцам. Голова священника ударилась о деревянную решетку, и он сложился пополам, с воем схватившись за пах. Индейца, стоявшего у клетки, это явно позабавило.
Я не мог выпрямиться в полный рост, но сделал что мог, отвесив ему шутливый поклон.
– Жалкие ублюдки, – вырвалось у меня. – И Балтар, и эти дикари.
– Брат Балтар просто пытается спасти свою собственную жизнь, – сказал Карлос. – И его можно понять.
– Нечего прощать всякую мразь! Вообще-то он надел рясу, дабы служить людям, а не затем, чтобы спасать любой ценой свою шкуру. Он, между прочим, принял обет.
– Да, но обет этот предписывает ему спасать наши души, а не жизни, – возразил Карлос.