Ярость Белого волка
Шрифт:
– Дед, а спой про двух голубойцев. Ну напоследочек.
– Ну, куды от тебя денешься. – Ульян махнул рукой и запел:
…Колись-то было зпочатку света —Втоды не бывало неба, ни земли,Неба ни земли нема, сине море,А середь моря та два дубойки,Почали собе раду радити,Раду радити и гурковати:Яко мы маем свет основати?Спустиме мы ся на дно моря,Вынесеме си дрибного писку,Дрибного писку, синего каменьце.Дрибный писочек посееме мы,Синий каменец подуеме мы:З дрибного писку – черна землиця,Студена водиця, зелена травиця;З синего каменьця – синее небо,Синее небо, светле сонейко,Светле сонейко, ясен месячок,Ясен месячок и все звездойки.Оладша потянулся замлевшей спиной, выкатился из-под телеги, сел на мокрую от росы землю и стал тереть кулаками сонные, слипшиеся веки.
С той вербы капля упала —Озеро стало:В озере сам Бог купавсяС дитками – судитками.– …Вот те и дитки-судитки. Так-то, деда, спи с миром. А за сказки твои да песни – поклон вечный…
Молодой человек побежал, на ходу сбрасывая рубаху, ломанулся в октябрьский Днепр. Поплыл, вспенивая мощными гребками ледяную воду. И уже летело по-над утром осенним, по-над лесом, по-над полем, по-над водою:
Как в тую пору, в то времяВетра нет – тучу наднесло,Тучи нет – а только дождь дождит.Дождя нет – искры сыплются:Летит змеище-Горынчище,О двенадцати змея хоботах.Ты бей копьем о сыру землю,Сам к копью приговаривай:Расступись-ко, матушка сыра земля!На четыре расступись на четверти,Пожри-ко всю кровь змеиную…Из рота яво огонь-полымя,Из ушей яво столбом дым идет…И неслось к краснокаменным стенам Смоленска, закручивалась в башнях, отражалась от сводчатых потолков:
Как пришла пора полуночная,Собиралися к нему все гады змеиные,А потом пришел большой змей —Он жжет и палит пламенем огненным;А Поток – Михайло ИвановичНа то-то не робок был,Вынимал саблю острую,Убивает змея лютого,Иссекает ему голову,И тою головою змеиноюУчал тело Авдотьино мазати;В те поры она, еретица,Из мертвых пробуждалася.Ай же ты, змея подземельная!Принеси мне живой воды —Оживить мне молода жена.Вышибало слезу. Пробивало до мурашек. Трогало – до напряжения в желваках. Звучало на устах. И каменело комом в каждом горле.
Энтот зверь у нас всем зверям отец.Куда хочет – ходит по подземелью,Аки солнце по поднебесью,Он происходит все горы белокаменные,Прочищает ручьи и проточины,Пропущает реки, кладязи студеные:Куда зверь пройдет – тута ключ кипит.Когда этот зверь возыграется,Словно облацы по поднебесью,Вся тут мать-земля под ним всколыбается.Коли энтот зверь рогом поворотится,Воскипят ручьи все подземные.Глава 6
Жолкевский быстро шел по лагерю, огибая встречающиеся на пути палатки, телеги, сталкиваясь нос к носу с другими воинами. Его раздраженно отпихивали, если не узнавали. Он сам то и дело кого-нибудь отпихивал, спотыкался о спящих, выслушивал брань, сам отвечая при этом не менее резко и смачно. «Кто он, этот Мцена?» – спрашивал себя командующий, пытаясь разгадать тайну нового палача. Палачей без мрачных тайн не бывает. Но все же. Мцене было приблизительно столько же лет, сколько и Сосновскому. Но Жолкевскому казалось, что палач старше разведчика на целую бездну, на целый ад, на целую смерть.
Под утро опять раздавался этот омерзительный вой. Вой не то волка, не то чудовища. Только от одного воспоминания об этом вое командующего всего передергивало. И снова убитые лошади. У всех, как и у убитых до этого, перерублено горло, а точнее – просто вырвано. Жуть. Чертовщина. И снова задержка боевых действий, поскольку несчастные лошади принадлежали драгунам и должны были участвовать сегодня в сложнейшей операции, суть которой заключалась в том, чтобы выманить неприятеля из крепости, завязать боевое столкновение, обратить в бегство и на плечах убегающих ворваться в город. Но любое тактическое действие нуждается в подготовке и подборе как людей, так и животных, не говоря уже об оружии. А тут, н'a тебе, двадцать убитых лошадей. И каких! Знающих, что такое авангард. Не шарахающихся от грома выстрелов. Умеющих сбивать всадников передними копытами. Лучшие из лучших. И кого во всем этом винить? Сапега опять повесит пару десятков мародеров и заставит высечь ночной дозор. А дальше? Жолкевский давно увязал в голове, что если готовится какая-нибудь операция, связанная с конницей, то обязательно жди ночного воя, а потом мертвых коней. Лучших, черт возьми, коней! Но, по идее, вой должен мешать совершать преступление. Лишний шум, который заставит быть бдительными дозорных. Но в этом случае все наоборот. Вой или парализует волю, или на близком расстоянии действует как сонное средство? Нет же, дозорные уверяют, что не спали. А, напротив, бросились туда, откуда шел вой. Но там никого не было. Когда же вернулись, то обнаружили убитых лошадей. Стоп. Значит, кто-то воем выманивает дозорных.
Жолкевский увидел в пятидесяти шагах Сосновского. Тот по-птичьи крутил во все стороны головой. Ага. Заметил его. Нет. Не сейчас. Нужно побыть одному. Не нужно, пан Сосновский, ко мне подходить. Займитесь своими делами. Жолкевский дал знак рукой, что сейчас занят, и удалился в шатер.
– Пан Мцена, простите, э… – Друджи хотел окликнуть по-командному, как подобает старшему по званию и статусу, но резко сбавил обороты в голосе, увидев покрытую шрамами, мощную спину палача.
Мокрая кожа. Капли. Крупные, дрожащие капли осенней днепровской воды казались крепкими, словно горошины. Капли скатывались и застревали в твердых, белых рубцах, сливались в реки и озера. Вода пела на мощном торсе, серебрясь на жестком ветру.
Сосновский залюбовался этим зрелищем.
– Господь неплохо слепил ваш ландшафт, пан палач! – Разведчик едва удержался от того, чтобы не прикоснуться рукой к плечу Мцены.
– Полегче, – глухо ответил Якуб. – Не люблю мужских излияний.
– Я хотел пригласить вас, чтобы осмотреть место.
– Идем. – Мцена натянул через голову на мокрое тело рубаху. Заправил ее в кожаные штаны и туго затянул пояс.
– Вы так и пойдете? – Сосновский зачарованно смотрел на собеседника.
В ответ лишь получил удивленный взгляд.
– Вам виднее, – продолжил себе под нос Друджи, – если не боитесь заболеть.
Они поднялись на угор, с которого открывался вид на лагерь. Обжигающий холодом ветер ударил в лица, полез под одежду.
– Это там. – Сосновский указал рукой.
– Не торопись. – Мцена прищурившись смотрел с высоты угора то в одну, то в другую сторону.
– Хотите понять, откуда он атаковал?
– Хочу понять, где мы и кто он?
– Мы под Смоленском. Скоро начнется очередной приступ.
– Заткнись. Дай подумать.