Ярость берсерков. Сожги их, черный огонь!

Бахрошин Николай

Его распоряжения всем понравились. Первое дело, показал князь, что сам не боится службы, сам взялся провести дружину мимо страшных Ети и коварных оличей. Второе – Зеленю вместо себя оставил, уважил, значит, не только его самого, но и всем старикам честь оказал таким образом. Разумно сделал, кивали головами родичи, почитает, значит, старших, чья мудрость проверена долгими годами. Вот Злат – тот без ума был князь, ему только мечом махать. При нем бы все уже давно лежали вповалку пьяные, а дело – стояло, как в землю вкопанное.

– Хорошо, князь, воля твоя… Ну, пожили в этих землях, оно и в других не пропадем, – задумчиво сказал Зеленя, поглаживая седую бороду. – Может, по правде рассудить, дойдем до изобильного

Белземелья, где молочные реки сами собой огибают кисельные берега… А кто не дойдет, все одно, где гореть, – вдруг добавил он горько.

Мужики вокруг сочувственно покивали. Поняли, вспомнил старейшина погибшего сына Злата. Кому больнее всего вспоминать павшего, как не родителю? Это помирать хорошо, павшие за родичей сразу улетают в Ирий, а родителям их провожать – понятное дело… Что может быть хуже, когда дети уходят до срока, а родители соленой слезой провожают их на огненную дорогу?

Впрочем, плетение судьбы не изменить никому. Для того боги и подарили людям возможность плакать, чтобы слезами вытекала на Сырую Мать злая обида, знали родичи.

Часть третья

Вода и огонь

1

Я, Кутря, сын Земти, сына Олеса, расскажу, как отправились мы в поход добывать серный камень.

С собой я отобрал четыре десятка мужиков, что не испятнаны ранами после битвы, посильнее телом да полегче на ногу. Хорошая получилась дружина, не чета той, что привел я из схрона к родичам. Такая дружина – любому князю за честь. У всех мечи острые, кольчуги и панцири крепкие, тугие луки с полными колчанами стрел. Щиты я приказал с собой не брать, на обратном пути все одно всем тащить за спиной мешки с камнем. Он хоть и не тяжелый, больше воняет, чем тянет, но тоже свой вес имеет.

И Сельга пошла со мной. Любовалась, наверное, моя красавица, какой из меня получается дельный князь. Быть князем приятно все-таки…

Шли ходко. Все знали, до синих скал, торчащих звериными зубьями за Черным лесом и прозванных так за особый, небесный окрас, два дневных перехода. Но сейчас и на это времени нет. Все понимали, лучше побыстрее управиться. Подгонять никого не приходилось, так загорелись родичи отомстить свеям. Наши родичи тоже как земляная кровь, думал я. Зажечь их трудно, но если загорятся – никакой водой не залить, так и будут тлеть, пока не выплеснут злость пожаром. Хорошо стать князем между людьми, не забывающими обиды. Таких не понукать надо, сдерживать, чтоб по горячке дурного не наломали…

В Черный лес мы вошли после полудня первого дня пути. Тут мужики примолкли, пошли куда тише, постоянно шаря глазами по сторонам. Понятно, боялись мохнатых людей. Они всегда, испокон веков, жили в Черном лесу. За это страха ради его и прозвали Черным. А так – лес как лес, конечно.

Ети жили большими семьями, сразу по многу взрослых и ребятишек. А вот был ли у них один общий род, каких старейшин слушали они, каких богов почитали – про это никто не знал. Про них вообще мало кто чего знал. Я помню, еще мальцом как-то пристал к отцу, как репейник к меховой шкуре, мол, что это за Ети такие, откуда возникли, почему живут сами по себе и, главное дело, почему родичи их так боятся? Земтя разозлился нешуточно, цыкнул на меня строго-настрого. Сказал, про них вслух говорить не след. Мол, потому их и прозвали Ети, те, значит, из лесной чащи, чтоб не позвать ненароком, не накликать беду на село. Они, мол, далеко слышат, так далеко, как мысль летит на своих невидимых крыльях.

К вечеру отец отошел от гнева, он у меня не умел долго сердится. Я видел, сам задумался о лесных людях. Добавил: скорее всего, когда-то родичи сильно враждовали с ними. Пусть те времена давно минули, но память осталась жить страхом. Страх долго живет, ходит на неслышных

ногах между людьми, без конца подсаживается ко всякому огню, точит и точит людей, как маленькие жуки точат дерево. Я его не совсем понял тогда, но переспрашивать не решился…

Торопить ратников я не стал. Откровенно сказать, в Черном лесу мне самому было не по себе. Странное чувство. Как будто невидимые глаза так и следят за нами из-за каждого дерева. Рука сама, своей волей тянулась к мечу на поясе, погладить его надежную рукоять, подержаться за холодное, успокаивающее дух железо.

Шли, впрочем, беспрепятственно. Пока дозорные Велень и Фаня, посланные мною вперед, на расстояние взгляда, как положено при движении дружины, не замахали издалека руками. Заметив это, я тоже поднял руку. Ратники остановились, замерли настороженно. В наступившей тишине Сельга так же беззвучно тронула меня за руку. Приложила палец к губам, два раза кивнула вперед. Все понятно, значит, нам с ней идти, кивнул я в ответ.

Махнув мужикам рукой, чтобы оставались на месте, я двинулся вслед за ней. Дозорные поджидали нас, притаившись за стволами деревьев. Вжимались в них, словно стремясь стать меньше и незаметнее. Парень Фаня просто присел на четвереньки, только что не прикрылся с испугу ветками. Дай ему волю, он бы, наверное, и в землю зарылся, как крот.

Я посмотрел вперед, где за ветвями начиналась травяная поляна, щедро залитая солнечным светом. На поляне хлопотливо жужжали пчелы, вились мухи, стрекотали кузнечики и крупно, сочно краснелась обильная клубничная ягода. Но не это, конечно, привлекло внимание. Ети! Первый раз я видел его так близко, не мелькнувшим среди деревьев мохнатым пятном, а застывшим и неподвижным, как вросший в землю гранитный валун.

Точно валун, и цвета такого же, серого с бурым… Страшный он был, сильный телом и злобный видом. Огромный, в два раза выше взрослого мужика и настолько же шире в плечах. Так густо порос мехом, свалявшимся на груди и ляжках, что даже мужское плодородие едва выглядывало через шерсть наружу Его руки были толстыми, как стволы деревьев, свешивались почти до колен. Ноги – крепкие, твердые, как каменные столбы. Такой по плечу похлопает – по пояс в землю вобьет, мелькнула боязливая мысль.

Он так и стоял, замерев. Только глаза, казалось, жили на его лице. Умные глаза, не звериные, налитые красной боевой отвагой. Смотрели как будто прямо на нас, и от этого взгляда по спине пробегали трусливые мураши, а ноги и руки слабели. Так бы и бросил все, так бы и побежал без оглядки…

Потом я заметил еще двоих. Те стояли подальше, в лесной тени. Такие же настороженные и огромные. Тоже смотрели в нашу сторону. А сколько их еще прячется в чаще?

Я не успел остановить Сельгу. Я даже не успел понять, что она хочет сделать. Понял – еще больше бы испугался. Не таясь, она выскользнула из-под ветвей на солнечный свет. Остановилась открыто, глянула на него в ответ. Так и смотрели они друг на друга. А я, враз лишившись дыхания, тянул лук со спины, рвал колчан с пояса, понимая, что все одно не успеть. Да и что ему мои стрелы? Коли прыгнет Ети, его и стрелой не остановишь. Сомнет ее, деву тонкую, как лосиное копыто сминает лягушку. Я-то видел, как стремительно они умеют прыгать, как пустыми руками дробят в щепки толстые ветки, никаких доспехов не нужно при такой силе и ловкости…

А потом Ети отвернулся и ушел, переваливаясь на толстых ногах. И другие Ети ушли за ним. Вот и все, что случилось. Только после я так и сел, где стоял, потому что ноги перестали меня держать. Дрожали ноги, и дрожали руки…

– Вы с Ети смотрели друг на друга, словно бы разговаривали, – сказал я ей уже потом, когда мы двинулись дальше, а страх отошел от сердца.

– Разговаривали, – подтвердила она.

– Как волхвы между собой, значит, без слова, без голоса?

– Выходит, так…