Ярость благородная. «Наши мертвые нас не оставят в беде» (сборник)
Шрифт:
В этот раз дверь открылась прежде, чем она успела постучать.
У стоявшего на пороге мужчины был безволосый череп и слегка выпуклые водянисто-голубые глаза. Несвежая белая рубашка выбивалась спереди из-под ремня черных брюк в мелкую полоску. Катя не решилась бы предположить, сколько ему лет. Гладкое, лишенное морщин лицо не казалось юным, а полное отсутствие волос сбивало с толку.
– Я к Диамару Аристарховичу, – быстро произнесла Катя. – От Валентины.
– Заходи, – мужчина посторонился,
«Белая ночь, светлая ночь, тихо в окно шепчет одно – нет его, нет. Он ушел. Он далек», – допела Юрьева последние слова, и Катя вздрогнула. Неожиданно в этом маленьком совпадении ей почудилось зловещее предзнаменование.
В воцарившейся после отзвучавших аккордов песни тишине был отчетливо слышен шорох граммофонной иглы.
– Я… Мне нужно… то есть Валентина сказала, – она окончательно запуталась и умолкла, не зная, как объяснить суть своей просьбы.
– Муж? – пришел на помощь собеседник, и Катя кивнула, чувствуя облегчение.
– Да. Он в госпитале. Говорят… – она запнулась и замолчала.
– И так вижу, – кивнул мужчина. – Васильев Максим Максимович, военный летчик. Сбит восемнадцатого ноября в сорока километрах от аэродрома, покинуть самолет с парашютом не смог. При падении получил перелом трех ребер, перелом правой руки, трещину берцовой кости, рваную рану на правом боку, сотрясение мозга, контузию, – произнес он скучным голосом, как будто зачитывал с бумажки доклад о достижениях народного хозяйства. – Так?
Катя кивнула, ощущая в горле ком. Взгляд у мужчины был неприятный. Слишком внимательный, слишком неподвижный.
– Не жилец, – равнодушно сообщил Диамар Аристархович. – Скончается в ночь с двадцатого на двадцать первое ноября в четыре тридцать две.
– Как… скончается? – спросила Катя каким-то чужим, низким и хриплым голосом.
– Обыкновенно. Септический шок. Прекращение дыхания и сердечной деятельности.
– И ничего нельзя сделать? – беззвучно спросила она. Попробовала вдохнуть, но тугой комок в горле разрастался, не оставляя места для воздуха.
– Можно, – собеседник улыбнулся, не разжимая губ. – Всегда можно. Валентина предупредила о моих расценках?
Катя кивнула, чувствуя, что при всем желании не сможет вымолвить и звука. Тугой комок забивал горло, мешая дышать.
– Год жизни, – произнес Диамар Аристархович, не сводя с нее водянистых немигающих глаз. Его губы снова растянулись в стороны, словно он выполнял гимнастику для лицевых мышц. – Согласна?
Катя вдруг почувствовала, что снова может дышать.
– Да! – почти выкрикнула она, звенящим от слез голосом, выплескивая в лицо этому незнакомому и страшному мужчине вместе с криком весь ужас, который пережила за эти секунды,
Внезапно в жарко натопленной комнате стало холодно. Мороз хлынул сверху, как будто Катю резко окатили из ведра ледяной водой. Мгновенно закоченели пальцы, кровь отхлынула от щек. Стрельнуло болью в пояснице, отдалось в коленях. Сердце болезненно сжалось и трепыхнулось, в глазах потемнело. Катя покачнулась и, возможно, не устояла бы, но страшный незнакомец подхватил ее под локоть и усадил в ободранное кресло.
– В первый раз всех ломает, – сообщил он. – Посиди, отойдешь.
Перед лицом вынырнула кружка, наполненная горячим чаем. Катя тупо уставилась на нее, не в силах унять дрожь.
То, что сейчас произошло, не поддавалось никаким объяснениям, было нелепо, нереально, просто невозможно.
– Он… он будет жить?
– Теперь будет. Завтра придет в себя.
Она хлебнула из кружки, избегая взгляда собеседника. Чай был горячий, крепкий и сладкий. Катя такого уже много месяцев не пила.
Максим будет жить. Остальное не важно.
Неожиданно появилось острое, почти непереносимое желание поговорить с кем-то, поделиться невозможным кошмаром, в котором жила Катя последние дни.
– Знаете, я ведь не верила… Совсем не верила. Думала, Валентина так издевается. Или вытащить меня из больницы хочет.
– Теперь веришь? – полуутвердительно спросил Диамар Аристархович.
Катя механически кивнула.
Теперь она верила. Почти.
– Как вы это делаете?
– Какая тебе разница, – пожал плечами собеседник. – Допивай и уходи.
Катя поставила почти полную кружку, нашла в себе силы встать с кресла. Впереди было еще два часа дороги по вымерзшей Москве. Хорошо еще, что сегодня непогода, налета не будет.
– Спасибо за чай.
– Не за что. Буду нужен, приходи, – на прощание Диамар Аристархович даже не улыбнулся.
– И вот еще, – окликнул он ее уже в дверях. – Не болтай лишнего.
Дверь захлопнулась, и в спину Кате понеслись первые аккорды «Белой ночи».
Пробуждение в госпитале, как и всю неделю после, Максим помнил плохо. Засели в памяти отдельные фрагменты. Как открыл глаза, как увидел вокруг себя огромную комнату с белым потолком и выложенными кафелем стенами, но поначалу даже не понял, где он. Помнил, как приходила медсестра и меняла повязки, а он кричал и плакал, не в силах вынести боли. Первая самостоятельная прогулка до нужника показалась забегом на длинную дистанцию.
А сейчас ничего. Корявый шрам, пропахавший бедро и весь правый бок до самых ребер, саднил и чесался, но заживал быстро. «Как на собаке», – шутил хирург.