Ярость благородная. «Наши мертвые нас не оставят в беде» (сборник)
Шрифт:
«Он уехал, ненаглядный. Не вернется он назад».
– Жди! – сказал Максим, обнимая ее на прощанье. – Я обязательно вернусь.
«А если и правда не вернется?» – сердце кольнуло дурное предчувствие, и Катя подумала, что не зря все-таки пришла.
Вернется. Обязательно вернется. Она об этом позаботится.
В комнате ничего не изменилось, прежний легкий холостяцкий бардак. Казалось, что даже вещи были раскиданы в прошлый раз точно так же. Словно и не было этих десяти долгих месяцев.
– Садись, –
– Буду, – осмелела Катя.
– Я не подлец и не сволочь, – задумчиво сообщил ей Диамар Аристархович, разливая чай из чайника. – Но невероятная удача – вещь, за которую нужно платить. Кто-то всегда платит. Ты ведь понимаешь.
Катя кивнула. Ей было все равно, с чем соглашаться.
– Хорошо, если понимаешь, – он сунул ей в руки чашку. – Твоя подруга нарушила правила игры.
Чашка чуть было не выскользнула из рук. Катя обварила пальцы и зашипела.
Она не видела Валю последние три месяца, с тех пор как та уехала к свекрови.
– Что она сделала?
– Попробовала сообщить обо мне «куда следует», – улыбнулся собеседник. Катя уже успела позабыть, какая у него неприятная улыбка.
– И что теперь с ней?
– Ничего. Пусть живет. Я не помогаю тем, кто много болтает. Повредить мне таким образом невозможно, ты же и сама понимаешь. Мои возможности превосходят… скажем, человеческие, – на протяжении всей речи Диамар Аристархович сверлил ее взглядом немигающих бледно-голубых глаз.
– Зачем вы это все мне рассказываете? – спросила Катя звенящим голосом.
– Чтобы предупредить.
Катя помассировала виски. Звук песни врывался в уши, как сигнал воздушной тревоги. Подумать только: когда-то ей нравилось, как поет Юрьева!
– Допила? Тогда выкладывай – зачем пришла?
– А вы как будто не знаете?
– Пока не знаю. Знать все очень утомительно.
– Мой муж снова на фронте, – медленно сказала Катя.
Она долго думала, прежде чем прийти сюда снова. Думала бессонными ночами, сходя с ума от надежды и беспокойства. Думала, замечая на лицах других женщин отражение своей тревоги. Думала, когда с замиранием сердца ловила звук шагов девочки-почтальона и, срываясь, бежала ей навстречу.
Возможно, незнание и благо, но Кате даром не нужно было такого блага.
– Дура! – скривился Диамар Аристархович. – Всегда с вами, бабами, так.
На фронт Максим попал только осенью сорок второго. Врачи далеко не сразу дали допуск к летной работе. Потом он был назначен в формирующийся полк, переучивался на новый тип. После «ишачка» освоить «як» оказалось несложно. Машина поражала удобством в кабине и простотой управления.
Катя все это время оставалась в Москве. Они переписывались, но встретиться довелось лишь однажды. Максим старался писать Кате после каждого боевого вылета.
Однажды она прислала ему свою фотокарточку. Максим вешал карточку в кабине, возле зеркала. Теперь, если фашист заходил ему в хвост, Максим всегда вспоминал, каким
Сегодня они летели парой на перехват высотного разведчика. Задание совершенно не для «яков», но что поделаешь, если никого более подходящего, как назло, не оказалось рядом? Сбить фрица особо и не надеялись. Слишком высоко, да и далековато от аэродрома.
Комэск так и сказал Максиму перед вылетом, махнув рукой: «Возвращайтесь целыми и считайте, что задание выполнили. Прогуляешь Мещерского – и то дело. Ему полезно на высоте обтереться».
Коля Мещерский прибыл в эскадрилью всего месяц назад, сразу из училища. До войны он не летал, самолет чувствовал неважно, поэтому на ответственные задания его пока не брали.
Взлетели. Потихоньку набрали шесть тысяч. Надели кислородные маски и набрали еще две.
Немец появился внезапно. Совсем не тот, за которым охотились. Одиночный «мессершмитт» опять рухнул сверху. Только сейчас над головой было синее и бескрайнее осеннее небо, а не свинцовые тучи.
Максим банально проморгал гада. Нужно было вести переговоры с наводчиками на земле, ориентироваться, высматривать в вышине «хенкеля» и следить за Мещерским, который чувствовал себя на этой высоте неуверенно.
Фриц подкрался сзади. Занял позицию метров на триста выше «яков» и обрушился на Максима, определив в нем лидера пары. Немец не стал разгоняться для скоростной атаки. Наоборот, подкрался аккуратно и тщательно прицелился. Должно быть, уже предвкушал легкую победу! Поймать пару таких беспечных «яков», да еще на неудобной для них высоте. Редкая удача.
Когда вокруг засвистели трассы, внутри у Максима все оборвалось. После таких атак самолеты не выживают. Не выживают и летчики.
Несколько пулеметных пуль срикошетировали от фонаря кабины, простучали по бокам фюзеляжа. Еще несколько пробили капот и застряли где-то в двигательном отсеке. Пушечные снаряды, к счастью, прошли мимо почти все, только один разворотил законцовку левого крыла.
Самолет затрясло, Максим плотнее ухватился за ручку. На этот раз он не стал уходить в горизонтальный вираж. Он перевернул самолет через крыло и направил нос вниз и влево, чтобы набрать скорость и одновременно уйти с линии огня. Фашист не отставал. Он тоже разогнался и сел Максиму на хвост.
Только бы Коля не сплоховал! Фашист не будет лезть в бой сразу с двумя самолетами, если поймет, что оба летчика – опытные. Не надо ему такого счастья, даже на высоте, где «мессер» обставит любого «яка». Улучив момент и оглядевшись по сторонам, Максим увидел, что Коля крутит боевой разворот, в расчете напасть на фашиста сверху. Маневр выходил кривенький. Если бы немец не увлекся погоней за Максимом, было бы для него самое время бить. Но немец увлекся, и Максим смирился с ролью подсадной утки. Теперь нужно было рассчитать траекторию так, чтобы завести фрица напарнику прямо в прицел.