Ярость
Шрифт:
Когда горничная подняла трубку и с африканским акцентом спросила, кто звонит, он представился как Джек Гевин.
— Я адвокат Ассоциации выпускников школы Святого Варнавы. Хотел бы поговорить с мистером Батлером о том неприятном инциденте в среду вечером. Кстати, как он себя чувствует?
— Прекрасно, — ответила женщина.
— У него сильные боли?
— Да нет, ничего у него не болит.
Проклятье! Джек почувствовал, как у него сводит скулы. Пора навести порядок.
— Можно его к телефону?
— У него сейчас доктор. Я пойду спрошу.
Через минуту она вернулась.
— Сейчас
Джек вежливо сообщил, что он придет около часу.
Напугал Вики, чуть не убил ее и благополучно утек от ответственности...
Ну ничего, он еще поговорит с мистером Батлером по душам.
4
Надя сидела в темноте и смотрела на объемное изображение, парящее в воздухе. Придя в лабораторию, она первым делом включила установку и вызвала из памяти изображение молекулы. Появилась знакомая распавшаяся структура, которую Надя уже мысленно окрестила «локи»-2.
Да, ее строение изменилось, точно так же, как и на распечатке.
Хорошо. Это вполне можно объяснить тем, что кто-то лазал в память установки. Но у нее есть козырь в рукаве. Вчера перед уходом она выскребла из установки остаток пробы и поместила его в пробирку.
Вынув пробирку из кармана, Надя высыпала частицы в пробоприемник. Ее насторожил их цвет... что-то было не так, хотя она и не могла сказать, что именно. Надя откинулась на спинку стула и замерла, потом нажала клавишу. Во рту у нее пересохло — перед ней опять появилась та же проклятая молекула.
В лаборатории на мгновение стало светло — это позади нее открылась и закрылась дверь.
— Ну что, поверили, наконец?
Услышав голос Монне, Надя резко обернулась. Вид у доктора был измученный, как после бессонной ночи.
— Скажите, что это была шутка. Ну пожалуйста.
— Мне бы и самому этого хотелось, — вздохнул он. — Вы даже не представляете, как я мечтаю, чтобы все это оказалось мистификацией. Но к сожалению, это не так.
— Но это должно быть так. Если вы хотите, чтобы я поверила, что эта молекула меняет свое строение под воздействием каких-то «небесных явлений», я могу это принять. Хотелось бы, конечно, знать, как именно эти «явления» влияют на ее изменение, но в принципе я могу согласиться, что гравитация или что-то в этом роде может сыграть роль катализатора. Но здесь совсем другой случай. Если, конечно, нам не морочат голову. Эта молекула не только меняется сама, но вслед за ней изменяются и все свидетельства ее первоначального вида. Происходит подмена реальности, а мы оба знаем, что такое невозможно.
— Знали раньше, — уточнил Монне. — То есть считали это аксиомой. Но теперь мы думаем иначе.
— Только не я.
Он слабо улыбнулся:
— Я знаю, что вы чувствуете. Вы растеряны, напуганы, подозреваете подвох и в то же время настроены решительно и готовы бороться. И все эти разнообразные эмоции доводят вас до слез. Разве я не прав?
Надя почувствовала, как к горлу подкатывается комок, а на глаза наворачиваются слезы. Утерев их, она кивнула, не в силах произнести
— Но ведь это правда, Надя, — прошептал Монне. — Поверьте мне, никто нас не разыгрывает. Мы столкнулись с явлением, которое опровергает основополагающие представления о природе физического мира и самом существовании.
Именно это и сбивало ее с толку. Что, если способность видоизменять реальность и саму память о ней присуща не только этой единственной молекуле? А вдруг это случается постоянно? Сколько раз, напечатав или написав слово, она останавливалась в нерешительности: ей вдруг начинало казаться, что оно пишется по-другому. Она проверяла правописание и, убедившись, что слово написано верно, двигалась дальше. Но ощущение «неправильности» все же оставалось.
— Мы должны понять, что с ней происходит, — донесся до нее голос Монне. — А для этого ее, прежде всего, надо стабилизировать.
— Но как это сделать, если мы даже не помним, как она выглядела изначально?
Вытащив из кармана пробирку, доктор протянул ее Наде:
— Теперь у нас есть новая проба.
Надя буквально выхватила у него пробирку и трясущимися руками стала готовить пробу для голографической установки. Заправив ее в аппарат, она стала ждать.
Наконец в воздухе появилась молекула, и Надя чуть не закричала от радости. Это была та самая молекула, что стерлась из ее памяти. Сейчас она ее вспомнила и сразу почувствовала себя лучше.
— А где вы нашли изначальную «локи»?
— Позаимствовал у носителя. Внутри носителя она не меняется, пока ее не извлекут на свет божий.
Надя повернулась к Монне:
— Вы по-прежнему держите источник в секрете?
— Пока да.
Надя чуть не заплакала от досады. Ей так хотелось узнать все до конца. Это должна быть какая-то органическая субстанция. Растение? Животное? Что?
— А таинственное «небесное явление»? Это тоже секрет?
— Я просто не хотел говорить, пока вы сами не убедитесь в изменениях. Само по себе это явление вполне заурядно и случается двенадцать — тринадцать раз в год — это новолуние.
Надя облизнула губы.
— Новолуние? А когда оно наступило?
— Вчера вечером. Ровно в 8.42.
Лунные фазы. Они определяют многие биоритмы на нашей планете. Новолуние — это время, когда на землю не льется лунный свет, самая темная ночь месяца.
По ее телу пробежал озноб.
— Я бы хотел, чтобы вы начали работу немедленно, — сказал доктор Монне. — Нам нельзя терять время. В следующий раз носитель «локи» может быть для нас уже недоступен, и мы навсегда утратим возможность разгадать эту загадку.
— Может быть, прибегнуть к посторонней помощи? Ну, раз у нас только двадцать девять дней в запасе...
Доктор Монне энергично затряс головой:
— Нет. Абсолютно исключено. «Локи» не должна покидать эту лабораторию. По-моему, я достаточно ясно дал это понять.
— Да, но...
— Никаких но и никаких консультаций на стороне.
Монне побледнел, но был ли это гнев или страх, Надя не поняла.
Но он не должен перекладывать всю ответственность на начинающего исследователя.