Ярость
Шрифт:
– Сучка ментовская, – злобно прошептал Тимур.
Безуспешно попробовав заснуть, он постепенно выкурил все сигареты, сходил еще за бутылочкой, полежал, посидел и только к трем ночи понял, чего жаждет душа, – Амуров зажег свет и взялся за кисти. Сразу пропали боль в переносице и звон в разбитой голове. Он начал работать и со всей страстью выплеснул на холст мучившее его отчаяние. Личный коллапс: поруганная любовь, утраты, сгущающийся мрак души наполняли сейчас картину ужасающим по силе воздействия реализмом. Люди, по которым скакали безжалостные всадники, плакали, умоляли, страшились, взывали к небесам и пытались спастись. Он прописал весь нижний план, насытил его
Работая вчера вечером, Тимур вложил в руку последнего всадника косу на длинном древке, но сейчас передумал, смыл косу растворителем и пририсовал к костистой лапе скелета изогнутую саблю с глухой гардой. Без пяти минут мастер спорта по фехтованию, оставивший бои только из-за травмы руки, Тимур знал толк в сабельном бою, поэтому, вложив сейчас в руку Смерти это страшное кавалерийское оружие, мстительно улыбнулся чистоте выбранного символа. Его всадник рубил своей саблей сотни рук, голов и тел, обагряя пролитой кровью всю нижнюю часть картины.
– Я отомщу тебе, – устало прошептал Тимур.
Сон сморил его уже к четырем часам дня. Тимур так и заснул в одежде, не помыв кистей и рук. В комнате стоял густой запах сохнущего масла. Картина была закончена.
Он проспал почти до полуночи, а когда устало поднялся, первым делом вытащил из-под шкафа свою старую саблю. Он взмахнул ею, и сталь со свистом рассекла воздух. Тимур уложил оружие в круглый тубус для чертежей, повесил его за спину и, в последний раз оглядев свое жилище, поспешно вышел из мастерской.
Перед входом в галерею стояла машина «скорой помощи». Тяжело задышав, Тимур взбежал по ступеням, отворил двери и решительно вошел внутрь. Еще вчера закопченное пожаром помещение было черно и страшно, но уже сегодня оно сияло белизной. Эта холодная пустота навалилась на него и заставила насторожиться. Он шел по ослепительно белому пустому залу и диковато оглядывался – даже пол под его ногами был выстлан белоснежным грунтованным холстом.
– Молодец, что пришел.
От ненавистного, равнодушно безжизненного голоса Тимур вздрогнул, – Тропинин сидел посреди зала на белом кубе в черном, обтягивающем тело спортивном костюме. Ссадины на его лице, как и у Тимура, были заклеены лейкопластырем.
– Да еще и с картиной, – усмехнулся Тропинин. – Неужто решил помириться?
Тимур промолчал и, не решаясь двинуться дальше, остался стоять на месте.
– Мое предложение по-прежнему в силе, – с ледяной улыбкой сказал Тропинин. – Протяни руку, и будем вместе работать. За девчонку прости, она эпизод. Ты мне больше интересен как художник.
– Я скорее умру, чем буду на тебя работать.
– Ну что же, умри, – спокойно согласился Тропинин. – Но у меня два условия. Мы подпишем бумаги о том, что все произошедшее – художественная акция. Это избавит галерею от проблем с ментами. И второе, драться будем в масках: не знаю, как тебе, а мне такая популярность не нужна. Если нет возражений, подписывай бумаги и переодевайся.
За белой выставочной панелью для художника был приготовлен спортивный костюм белого цвета. Тимур облачился в панталоны, надел обтягивающую куртку, натянул на лицо фланелевую маску с прорезями для глаз и подошел к оружию. Хорошо отточенные сабля, шпага и рапира лежали рядом на белом кубе. Тимур долго осматривал предложенное оружие, но потом раскрутил принесенный тубус и достал собственное.
Когда он вышел, противник в черной маске уже стоял в центре зала. Он посмотрел на саблю Тимура и, ничего не сказав, взял такое же оружие.
Не зная,
«Он не новичок, – мелькнуло в голове. – Вот так так!..»
Амуров обрушил на врага целый град ударов, но тот словно играючи отбился и совершенно неожиданно перешел в контрнаступление. Теперь уже Тимуру пришлось пятиться под напором его натиска и отбивать удары. Атаки начались одна за другой, дерущиеся, тяжело дыша и вскрикивая, перемещались в пространстве, заманивали, рубили с плеча, пытаясь дотянуться, наскакивали друг на друга, пока один из ударов фехтовальщика в черном не достиг цели. Тимур увидел, что у него рассечено бедро. По ноге потекла кровь.
– Это ничего не значит! – в бешенстве заорал он, размахивая оружием.
Фехтовальщик в черном перешел к обороне, начал пятиться, водить за собой, лавировать, не забывая при этом контратаковать. Один из ударов едва не стоил Тимуру жизни. Амуров увернулся и ответил целой серией, но противник, словно заколдованный, ускользнул. Бой принял ожесточенный характер. Тимур вновь пропустил выпад. На этот раз удар был куда серьезней – сабля угодила в предплечье, разрубила плоть до кости, и левая рука повисла как плеть. Ранение было ужасно, Тимур слышал пульс прямо в своей голове. Его прошиб озноб и затошнило от вида собственной крови. Тимур снял пропитанную потом маску и, бросив саблю на пол, стал сдирать с себя красную от крови куртку. Противник опустил оружие и неподвижно выжидал на некотором расстоянии. Тимур скрутил жгутом куртку, кое-как перевязал руку повыше рассечения, поднял саблю и вновь принял боевую стойку. Он решил действовать осторожнее и попытался не горячиться. То, что враг прекрасно знаком с фехтованием, теперь уже стало ясно. По тому, как он двигался, реагировал и владел ударом, можно было сказать – это матерый боец. Тимур ослабел и стал неточен в движениях. Однако его и не думали щадить, и даже напротив, желая вывести раненого из себя, издевательски подбадривали ударами саблей плашмя. Рыча, Тимур слепо бросался в атаку, но противник легко уворачивался и, действуя наверняка, наносил ему множество незначительных, но очень болезненных порезов. В считаные минуты на руках, ногах и теле Амурова закровоточило не менее десяти ран. Упав в изнеможении на одно колено, он с мучительным стоном попытался подняться, для чего оперся на саблю, однако подскочивший противник выбил ее ударом ноги и занес свое оружие над его головой.
«Все», – подумал Тимур, теряя силы.
Вытянув вперед сжатые в кулаки руки, он пошатнулся и упал без чувств.
– Помогите! – закричал фехтовальщик в черном.
Из-за выставочной секции немедленно выбежали Сергей и Горский. Следом появился… Тропинин. Они склонились над распростертым художником.
– Боже, что же теперь будет! Бедный Амуров! – бабьим голосом завыл обезумевший Горский.
– Врача! – глухо приказал Тропинин.
Сергей кинулся на улицу и тут же вернулся с людьми в синих халатах. Врач испуганно посмотрел на залитый кровью зал и, склонившись над раненым, стал щупать пульс.