Яртур
Шрифт:
– В терем боярина Кобяка ты тоже случайно попал? – ехидно спросил Шемякич.
– Заблудился, – честно признался Яртур. – Ночь ведь была, хоть глаз коли. Щупал, щупал руками, пока не обрел искомое. А что, неужели и боярин Кобяк на меня в обиде? Я ведь у него даже солонки не взял. А все отдавал, отдавал, отдавал…
Шемякич едва не подавился смехом, мечники ржали как жеребцы, и только строгий Смур осуждающе качал головой. Беспокойного сынка родила княгиня Лада своему мужу князю Авсеню. А по виду ведь не скажешь, что хитроват. Глаза честнее честного. Лицо нежное, почти девичье, но плечами широк и станом прям. Кудри золотые. И в седле хорош Яртур, а уж по земле не идет даже, а летит. Ну как тут устоять девкам и женкам.
– Свирель-то покажи, – попросил Шемякич. – Может, она у тебя действительно волшебная.
И ведь как в воду глядел зеленоглазый мечник. Не успел Яртур свою дудочку к губам поднести, как под Смуром взбесилась кобыла. Тут уж мечникам стало не до смеха, особенно тем, которые подобно сотнику пренебрегли жеребцами. Иные не удержались в седлах приплясывающих кобыл, попадали в придорожную пыль.
– Вот тебе раз, – удивился Яртур. – Я же ее для коров делал.
– Ну, княжич, – сказал Смур, с трудом переводя дыхание, – все у тебя не как у людей. Все наперекосяк выходит. Свирель добрую и ту не можешь сделать.
– Женкам нравится, – пожал плечами Яртур.
– Кобылам тоже, – хмыкнул Шемякич. – А по-моему, мечники, не виноват княжич в краже скота. Так и скажем князю Авсеню. Дар у него, а любой дар он, как известно, от богов.
– Боги они тоже разные бывают, – сердито бросил Смур. – Бывают добрые, а бывают злые. Добрый бог не стал бы грифонов на наши головы насылать.
– Каких еще грифонов? – насторожился Яртур.
– Знамо каких – с крыльями, – пояснил Шемякич. – Один такой княжну Лелю похитил сегодня утром.
– Так что ж вы молчали! – взъярился веселый княжич, кося на Смура враз потемневшим зраком.
Проняло, значит, Яртура. Теперь он как бык будет головой в стену бить, пока не прошибет ее насквозь. И всегда он был такой, начиная с малых лет. Упрется, и ни в какую. Мамки вокруг него суетятся, няньки в ладоши хлопают, а он только водит по сторонам огромными глазищами да ревет раненым туром. Только сестра Леля и могла его утихомирить. К Лели Яртур был привязан едва ли не с пеленок. Так и росли они вместе до отроческих годов. Это уж потом их развели в разные стороны, дабы не смущал бодливый бычок смирную телочку.
– Потому и зовет тебя князь Авсень для совета, – пояснил Яртуру Шемякич. – А может, и для большого дела. Ты уж не забудь меня, княжич, если отец пошлет тебя в поход. Ради спасения княжны Лели я готов голову сложить.
Яртур с Шемякичем одногодки и росли вместе, даром что один княжич, а другой мечник. Не разлей вода, словом. На месте Яртура сотник Смур от помощи Шемякича не отказался бы – гожий воин. Мало кому уступит, что на коне, что пешим.
– Ладно, – бросил через плечо Яртур. – Не забуду.
На крыльце княжьего терема Яртур увидел старших братьев. У Смаги вид был удивленный и слегка растерянный. Впрочем, младшего брата он встретил приветливо, видимо, не числил за ним никакой вины. Зато Хорс на Яртура дулся. Руки не подал, здравия не пожелал. Словно не брат перед ним, а кровный враг. И уж конечно, не в коровах тут было дело. Хорс всего на два года был старше Яртура, а потому натерпелся от него обид еще в раннем детстве. Матери их не ладили меж собой, а бабья вражда к детям перешла. Княгиня Славна родила князю Авсеню двух сыновей, тем и кичилась безмерно. Да и годами она была старше Лады, которая, впрочем, Славне спуску не давала и на каждое ее злое слово находила десяток своих, таких же недобрых.
Тем не менее в терем братья вошли вместе, плечом к плечу, и встали в ряд перед очами рассерженного Авсеня. А уж на кого сердит батюшкакнязь, братья если и не знали, то, во всяком случае, догадывались. Хорс заикнулся было о пропавших коровах, но Авсень так на него глянул, что у несчастного княжича язык к небу присох. До коров ли теперь, когда пропали сразу две красны девицы.
– А на что нам Оленка сдалась? – удивился Яртур. – Пусть ее асы ищут.
– Княгиня Олена моя жена, – бросил на младшего сына строгий взгляд Авсень. – И вырвать ее из рук беров – дело чести нашего рода.
– Вырвем, – не стал спорить с отцом Яртур. – Чай Волох не бог Семаргл и не грифон, чтобы с ним торусы разводить. Дай нам тьму мечников, батюшка, и беры надолго запомнят нанесенную тебе обиду.
– Десять мечников я дам вам, княжичи, но не для боя, а для чести, – строго сказал Авсень. – Не тот случай, чтобы силой похваляться. Никто вины Волоха еще не доказал, а значит, и спрос с него чинить пока не за что. Дело вам предстоит нелегкое, надо найти и освободить Олену, но так, чтобы сохранить мир между сколотами и берами.
– А если Волох на нас силой ломить будет? – растерянно развел руками Смага. – Что же нам бока ему подставлять?
Смага почти на голову превосходил своих далеко не малорослых братьев. Силой он обладал неимоверной. Разъяренного тура Смага убивал ударом кулака, медведя душил голыми руками, а вот по части разумения обделили его славянские боги. Тугодумом был старший сын князя Авсеня, а потому хитрый Хорс вертел им как хотел к своей, разумеется, пользе.
– Не станет Волох на вас нападать открыто, – пояснил Смаге боярин Облога. – Не позволят ему беры обижать гостей. Да и сам князь Себерии далеко не дурак и понимает, что, нападая на сколотов, он тем самым признает свою вину в похищении Олены и убийстве двухсот витязей из Асгарда.
– Ну а грифона, укравшего Лелю, убить можно? – спросил насмешливо Яртур. – Не нанесем ли мы тем самым обиду богу Семарглу?
Князь Авсень насмешку в словах младшего сына уловил и побагровел от обиды. Однако чести своей не уронил и не стал плескать гневом на беспутного мальчишку.
– Коли доберешься до грифона, Яртур, то убей его, – холодно сказал Авсень. – А коли ты не сделаешь этого, то я прилюдно назову тебя трусом.
Довел все-таки отца до злого слова сынок княгини Лады. Любому же ясно, что убить грифона одному человеку не под силу. Но слово не воробей, вылетит – не поймаешь. И теперь волей-неволей Авсеню придется в свой черед отвесить Яртуру словесную оплеуху. Впредь молодцу наука – не будет языком попусту чесать.