Шрифт:
Роберт Маккаммон
Ящер
Перевод Е. Лебедева
Ящер, король здешних земель, скользил по ночному болоту, подгоняемый потоком воздуха, и скрежетал зубами.
В костях у него зрело предчуствие. Мощное предчувствие. Он был достаточно стар и мудр, чтобы доверять подобным ощущениям. Сегодня ночью - да, сегодня - он разыщет зверя, которого искал. Там, среди кипарисов и заиленных пойм, где-то между восходом луны и утренней зарей, его дожидался Старый Папа, облаченный в скрюченную зелень. Этой ночью он собирался засвидетельствовать свое почтение Старому Папе, монстру, что перемалывает кости и пожирает плоть; собирался затянуть лассо на его
Ящер жевал незажженную сигару и вел глиссер через море водорослей; ветер сдувал с коричневого лица длинные седые волосы. Свет единственной аккумуляторной лампы, установленной на раму позади сиденья, вспарывал пространство впереди судна, однако Ящер с легкостью отыскал бы дорогу и в темноте. Он знал звуки болота: стрекот, кваканье и шорохи, и знал его запах - затхлый, влажный аромат земли, зажатой между сушей и морем. Ящер странствовал по этому краю и в засуху, и в сезон дождей; знал его, как человек знает свою старую рубашку. И все же, за все эти бесчисленные годы Старый Папа, отыскавший какой-то тайный закуток, так и не пожелал выйти поиграть.
– Ты выйдешь, - проворчал Ящер, и ветер проглотил его слова.
– Сегодня ты выйдешь, правда? Так точно, сэр, нынче ты объявишься, и мы с тобой немного потанцуем.
Он повторял эти самые слова каждый вечер, когда покидал побережье и углублялся в болото. Произносить подобное уже стало привычкой, ритуалом... Но сегодня... сегодня он чувствовал: это не пустая болтовня. Он ощущал, как сказанные им слова впиваются в шкуру Старого Папы, словно дротики в древесную кору, и Старый Папа беспокойно шевелится в своей подводной пещере, открывает один красный глаз, и одинокий пузырек воздуха вырывается из огромного, отвратительного рыла.
Слегка надавив морщинистой рукой на рулевой рычаг, Ящер сменил направление. На юго-юго-запад, в душистое и прогорклое сердце топей, где жимолость покрывает гниющие остовы лодок, а лягушки размером с обеденное блюдо поют, словно Джонни Кэш. Некоторые из потонувших суденышек раньше принадлежали друзьям Ящера - другим ящерам, которые бороздили саргассовы моря топей в поисках Старого Папы и обрели здесь вечный покой. Тела их так и не нашли. Ящер знал, где они. Их кишки и хрящ пошли на корм Старому Папе, кровавыми ручьями омыли тело рептилии, чтобы низвергнуться на тридцать футов в черную грязь. Их кости гнили на дне, подобно серым замкам, чьи крепостные стены, неспешно поглощаемые мхом, превращались в бархатистый ил. Ящер знал. Его друзья - старые хвастуны, ублюдки да убийцы - жили за счет болота, и теперь болото возводило на их скелетах новый фундамент.
– Собираюсь немного поплясать, - произнес Ящер и снова подрегулировал рычаг. Воздушный винт ревел за спиной.
– И немного порезвится.
Он встретил шестьдесят три лета, и этот знойный август был шестьдесят четвертым по счету. Солнце Флориды закоптило его кожу, покрытую пятнами и веснушками; темно-карие, почти черные, глаза южанина ничего не выражали. Он жил один, хлебал ядовитое виски прямо из самогонного аппарата, играл в нечестивый пятикарточный стад, имел за плечами двух бывших жен, которые и слышать о нем не хотели, и зарабатывал на жизнь шкурами аллигаторов. Он, конечно же, внес и свою лепту в браконьерство, однако аллигаторы все больше свирепствовали во Флориде - и вскоре был объявлен открытый сезон охоты. На прошлой неделе он прочел в газете, что в Сарасоте аллигатор оттяпал три пальца у игрока в гольф, сунувшего руку в куст, чтобы достать мячик. Ящер ничуть не удивился. Аллигаторы охотятся за всем, что движется или чем двигают. Подлые сукины дети. Почти такие же подлые, как он сам. Ну, чтобы убить злобного выродка, считал Ящер, нужен другой злобный выродок.
Легкое нажатие на рычаг заставило глиссер свернуть южнее. Он чувствовал запах жимолости и табака, сладкий привкус дикой хурмы и мускусное благоухание кипариса. А еще в ночном воздухе витал аромат смерти: гниль, плесень и трупный газ из мутных глубин - нечто давным-давно мертвое, угодившее в омут зыбучих песков. Ветер уносил запахи, а старик стрелой мчался дальше, следуя за лучом фонаря. Осталось не слишком далеко - миля или около того.
Топь не пугала Ящера. Это, естественно, не означало, что он вознамерился стать закуской для аллигатора. Вовсе нет. В глиссере он держал два багра, дубинку истыканную торчавшими словно иглы дикобраза гвоздями, двухствольный дробовик, бэнгстик и веревку. А также приличный запас еды, воды и бензина. Болото - хитрый зверь, оно усыпляет тебя, заманивает в ложные протоки и выблевывает полосу грязи под киль твоей лодки, когда ты думаешь, что внизу шесть футов воды. Паника здесь означает смерть. В туристический сезон Ящер зарабатывал немного лишних денег, показывая салагам-новичкам окрестности. Его всегда изумляла изнеженность туристов, их избалованность и чистота. Когда охотник приводил сюда зевак, то почти слышал, как болото жадно облизывается, и поэтому он всегда придерживался только широких, проверенных каналов, показывал молокососам несколько змей, оленей и прочей ерунды, а затем живо вез их обратно. Они думали, что видели топь - Ящер же просто улыбался и брал у них деньги.
Семинолы... Ну, собственно, это племя сказочников. Если вы уговорите Ящера, тот отведет вас к себе домой, в небольшую деревушку, и от рассказов семинола курчавые волосы станут прямыми. Например, он расскажет легенду о Старом Папе, аллигаторе-призраке, которого не способен убить простой смертный, и лишь Бог может сразить чудовище. Или о том, что Старый Папа спустился в сердце болот на молнии, и любой, кто отправиться искать его, в конце концов превратится в кучу дерьма аллигатора.
В это Ящер почти верил. Слишком уж много его друзей пришли сюда, но не вернулись обратно. О да, у болота были зубы. Оно сожрет и не подавиться. Затянет в свои черные недра. Что есть - то есть.
Он сбавил скорость. Фонарь высветил зеленую трясину впереди: огромные листья кувшинок и переливчато искрившуюся изумрудную ряску. Воздух был тяжелым, влажным и едким от испарений. Туман стелился над водой, и в этом тумане тлели красные рубины - глаза аллигаторов, следившие за его приближением. Когда глиссер подходил ближе, головы рептилий погружались с вязким хлююююпающим звуком, чтобы снова появиться в пенистом следе за кормой. Преодолев еще около сотни ярдов, Ящер вырубил пропеллер, и глиссер бесшумно поплыл сквозь мглу.
Он закурил сигару, выпустив облачко дыма, а затем достал веревку и стал завязывать на ней скользящую петлю. Глиссер скользил по листьям кувшинок, заставляя лягушек с кваканьем спасаться бегством. Сразу после участка с кувшинками начиналось более глубокое русло, пролегавшее между зарослями камыша. У границы этой протоки Ящер и бросил за борт якорь - заполненный бетоном резиновый сапог. Глиссер замер в камышовых дебрях на краю глубокого канала.
Охотник закончил возиться с веревкой и, опробовав петлю несколько раз, убедился в ее прочности. Затем он взял металлический бидон, открыл его и, зачерпнув оттуда куски окровавленной конины, насадил их на крупный зубец, подвешенный к концу цепи, которая, в свою очередь, крепилась к металлической раме пропеллера и была снабжена небольшим колокольчиком. Он швырнул цепь с приманкой в камыши, а затем, погасив свет и положив под рукой багор и лассо, устроился на сиденье, попыхивая "Белой совой".
Он смотрел на звезды. Белый полумесяц карабкался на небо. Вдалеке, в направлении Майами, на небе полыхало зарево. Ящер ощущал в ночном воздухе электричество. Кожу на голове покалывало, а волоски на тыльной стороне жилистых, покрытых татуировками рук вставали дыбом. Он весил около ста шестидесяти фунтов при росте всего пять футов семь дюймов, однако по силе сравнился бы с полузащитником "Дельфинов"; плечи охотника бугрились мускулами. Ящер совершенно не походил на какого-нибудь старого добродушного дедулю. Он проводил взглядом падающую звезду - алую жилку, плевавшую искрами. Ночь пульсировала. Он чувствовал это, словно удары могучего сердца. Где-то справа раздался взволнованный визг ночной птицы, и аллигатор подал голос, похожий на звук контрабаса. Сегодня топь бурлила. Тучи москитов вились у лица Ящера, но жир и зола, которыми он натер кожу, защищали от укусов. Вновь возникло то самое могучее чувство, что посетило его, когда он готовился покинуть побережье: нынче ночью должно что-то случиться, что-то необычное. Болото знало это, а значит и Ящер знал. Возможно, Старый Папа выполз поохотиться, злой и голодный. Возможно. Год назад Лэйни Аллен видел Старого Папу здесь, в этом вот канале. Большие аллигатор плавали по протоке, подобно субмаринам, спокойные на глубине - яростные на поверхности. Лэйни Аллен - упокой, Господь, его душу - сказал, что самый крупный из аллигаторов выглядел жалко на фоне Старого Папы. Сказал, что глаза Старого Папы светились в темноте, словно фары кадиллака, а его эбонитово-зеленая шкура была такой толстой, что на ней пустил корни кипарис. Волна, поднятая Старым Папой, могла бы потопить глиссер, утверждал Лэйни, и от зубастого рыла до клиновидного хвоста Старый Папа походил на плывший по каналу остроф.