Ящик незнакомца. Наезжающей камерой
Шрифт:
Я дочитал до этого места, когда Носильщик ушел. Я услышал, как хлопнула входная дверь, но в том, что он ушел, не было ничего необычного, поскольку он, как правило, никогда никого не предупреждал об уходе. Когда в одиннадцать вечера мы с Валерией ложились спать, нас не удивило, что он еще не вернулся. Только на следующее утро, часов около десяти, мы узнали о гибели Носильщика. Его подобрали на рассвете на одной из улиц квартала Сент-Джеймс в Нейи, у ограды поместья Лормье. Он получил в спину заряд крупной дроби, убившей его на месте, как сказал потом судебный эксперт. При расследовании не нашли никаких очевидцев, и дело быстро закрыли. Министр о себе вестей больше
Мой брат всегда равнодушно относился к религии, но поскольку я получил доказательство существования Бога, мне показалось, что правильно будет совершить церковный похоронный обряд. После похорон мы с Валерией вернулись домой вместе с парнем в зеленой рубашке. В столовой он подошел к столу и потрогал бювар, на котором так часто лежала рука Носильщика. Перед тем как отдать ему, я прочитал вслух сценарий о любви, начатый моим братом.
Прямой, бесконечно длинный коридор. На дверях слева — нечетные номера, на дверях справа — четные. Время от времени одна из дверей слева открывается, из нее выходит молодая женщина и играет на губной гармошке, закатив глаза к небу. Из двери напротив появляется мужчина. Они улыбаются друг другу, и он заходит к ней. На переднем плане — Порфир, 23 года. Выходит от женщины в дверь номер 127. Сам он живет в номере 14. Он раздет по пояс, в штанах, закатанных до половины икры, в руке держит галстук и сандалии. Комната его, отделенная от соседней откидной перегородкой, не имеет стены со стороны улицы. Он садится на кровать, расправляет галстук — простую бабочку на резинке, — надевает его на шею и обувает сандалии. Напротив, с другой стороны улицы, живет семья Норберов. Порфир смотрит на спящих супругов, видит, как просыпается жена. Сосед Порфира, Сильвестр, перегибается через перегородку и спрашивает, есть ли у него желание жениться. Что привлекает Порфира в женитьбе — это возможность работать через день. Те три часа, которые он проводит пять дней в неделю в своей конторе, кажутся ему бесконечными. Тем временем мадам Норбер встала и принимает душ. Муж ее продолжает спать. В трех шагах от кровати Порфира, у тротуара, останавливается автобус. Он садится в него одновременно с мадам Норбер, на которой одета короткая юбка и бюстгальтер. Они садятся друг против друга. Каждый открывает под сидением шкафчик с едой. Он ест сосиску, она берется за пучок редиса. Он начинает разговор.
— У вас красивый круп, — говорит он.
— Вы находите, правда? Вы тоже недурны собой.
— Я хотел бы лежать с вами рядом.
— Я тоже, но это было бы нехорошо. Как вы знаете, я замужем.
— В самом деле, я об этом не подумал. Где вы работаете?
— В Министерстве поэзии.
— Тогда я выхожу с вами. Я работаю в Управлении архитектуры, но хотел бы попасть на Определитель.
— Хорошая мысль. Я с вами.
Определитель представляет собой большую застекленную беседку, в центре которой находится плита со ступенькой. Перед нашей парой идут двое мужчин и трое женщин. Одна из женщин поднимается на плиту, стоит на ней четыре-пять секунд и сходит, недовольно поджав губы. После нее на плиту становится мужчина. Он сразу же поднимается в воздух метра на два, потом опускается. После него другая женщина поднимается метров на шесть. Слышны возгласы восхищения. Следующая женщина не поднимается совсем, а мужчина — на несколько сантиметров. Порфир в свою очередь становится на плиту и поднимается на три метра. Мадам Норбер, когда подошел ее черед, отчаянно машет руками, пытаясь взлететь, — потуги ее напрасны.
— Ничего не понимаю, — говорит она, сойдя с плиты. — Я принадлежу только своему мужу и ему одному.
— Вот и видите результат. Если захотите, мы об этом еще поговорим.
Порфир садится за свой стол, одевает на голову шлем, подсоединяет его к трансформатору и включает машинку, которая рисует чертеж на рулоне бумаги. Входит девушка.
— Я новая секретарша. Меня зовут Норма, мне двадцать два года, я живу в гостинке для неженатых, номер 3833.
— Добро пожаловать. Сейчас я закончу этот чертеж и буду к вашим услугам. Раздевайтесь, пожалуйста…
Норма снимает с себя одежду. Порфир выключает машинку, снимает шлем и разматывает рулон. Входит сорокалетний мужчина, тоже с обнаженным торсом, но с черной бабочкой на шее и вытатуированным орденом на левой стороне груди. Он смотрит на чертеж в руках Порфира и восклицает:
— О! Великолепно! Просто потрясающе!
Норма с бюстгальтером в руке оборачивается, обрадованно улыбаясь, но сразу же сникает.
— Мой дорогой Порфир, вы делаете удивительные успехи.
— Вы находите, директор?
— У вашего подсознания большое будущее. Скажите мне, Порфир, вы смогли бы прийти завтра ко мне в Монбель на обед?
— С большим удовольствием, директор, но вот уже неделя, как я после обеда прохожу воинскую службу, и мне еще осталось три дня.
— Ничего не поделаешь, значит, придете на следующей неделе. Я забираю ваш чертеж.
Директор уходит. Порфир снимает бабочку, кладет ее на стол и говорит Норме, ожидающей его в чем мать родила:
— Вы производите потрясающее впечатление. Пройдемте в соседнюю комнату. Я испытаю вас.
После обеда Порфир на военной службе. Одет он, как и утром, но в высокой фуражке с нашивками. Под его командой восемь солдат — юношей и девушек лет по двадцать, все в гражданском и в пилотках. Помещение представляет собой комнату с голыми стенами, украшенную портретом главы государства в военной форме. Восемь солдат сидят в кожаных креслах, поставленных в два ряда. Перед каждым — металлическая тумба, на которой выделяется темная кнопка. Порфир сидит в кресле-качалке лицом к подчиненным. Он ставит вопрос:
— Рядовой Теодор, какой должна быть траектория снаряда?
— Орбитальной, господин полковник.
— Отличный ответ. Переходим к исполнению. Смирно! Палец… готовь! Кнопку… нажать! Прекрасно. Даю вам полтора часа шезлонга.
Солдаты направляются к двери, но Порфир кричит им вдогонку:
— Рядовой Гертруда!
Рослая, крупнотелая девушка возвращается и становится перед ним по стойке «смирно».
— Рядовой Гертруда, у меня осталось благоприятное впечатление от вашего владения матчастью.
Снимает галстук-бабочку и добавляет…
Через неделю после нашей свадьбы с Валерией я встретил Одетту и узнал от нее, что Валентина сдала экзамены на бакалавра.
Мне было интересно, не грустит ли она, не оставила ли радость успеха тень печали на ее лице, не затуманились ли хоть чуть-чуть от этого ее глаза. Одетта удивилась моему вопросу.
— С чего бы ей печалиться? Во всяком случае я по ней этого не заметила. В день, когда объявили результаты экзаменов, она пришла сообщить эту новость со своим дядей к отцу на работу. Я находилась как раз там, в кабинете. Она была весела, смеялась. Станцевала там же с министром «ча-ча-ча». Нет, не печалилась она вовсе.