Ящик Пандоры. Книги 1 – 2
Шрифт:
Клир, должно быть, почувствовал, что почва, на которой она пыталась твердо стоять, уходит у нее из-под ног. Он положил теплую руку на ее плечо, и это было самое нежное прикосновение. Она вздрогнула от этой легчайшей и тем более глубокой ласки. Мгновение они не двигались, потом он медленно начал поворачивать ее к себе лицом. Она снова вздрогнула, почувствовав, что какая-то часть ее хочет убежать от него в знакомый мир. Но он многое предвидел и его нежные руки не только остановили ее, но и сказали, что его не надо бояться. Он прижал ее к груди и прошептал: «Ч-ч!», как снисходительный отец, и мягко погладил ее по плечу.
Стыдясь
Заботливый шепот успокоил ее, и она почувствовала себя на краю бездны, которую осторожно обходила всю свою жизнь, бездны близости с другим человеком.
Он коснулся губами ее волос, так как был намного выше. Руки его с плеч скользнули на ее шею, и ласковые пальцы стали успокаивающе поглаживать ее. Но потом они стали медленно и неуклонно подниматься к ее лицу, а в ее глазах отразилась красота его лица, и губы ее раскрылись навстречу ему.
Его поцелуй сначала был нежным и осторожным, так что она не сразу даже поняла, что происходит. Легкое прикосновение к губам опьяняло так же, как блеск его темных глаз, которые все приближались и, казалось, знали о ней все…
Потом все было как в тумане. Поцелуй стал глубже и настойчивее. Внутри у нее как будто что-то вспыхнуло, разливаясь жаром по ногам и спине, пароксизм такой силы, что у нее перехватило дыхание. На какое-то мгновение это показалось совершенно естественным – любовным жаром, зажегшим все ее чувства, и доказательством того прекрасного факта, что она женщина. Потом это стало невыносимым: и губы, прижавшиеся к ее губам, и ощущение сильного мужского тела, и удушающие объятия.
Она сама не поняла, как вырвалась из его объятий, как избежала того, что он предлагал ей. Она только знала, что преступила какой-то ужасный закон, так открыв себя, искушая судьбу, за что должно было наступить скорое наказание.
Мощный голос угрызений совести заставил умолкнуть неуклюжие извинения, которые она бормотала. Она кое-как нашла пальто и выбежала из квартиры. Она пришла в себя, только когда оказалась у последнего подъезда собственного дома.
Чувство замешательства и стыда охватило ее, она бросилась наверх, открыла дверь и упала на кровать прямо в пальто. Как могла она позволить ему идти по этому пути? Как могла она открыть ту запретную часть своей души, которую она много лет скрывала от всех? Что за сумасшествие заставило ее забыть о защите, словно никакое наказание на земле не могло ее настигнуть?
Долго, как во сне, думала она над тем, что произошло. Потом, прежде чем она сообразила выключить свет, на нее тяжело навалился сон, и тревожные сновидения вытеснили и мысли, и надежды.
X
Слава Богу, конец семестра, – не раз думала Лаура после того печально памятного ужина с Натаниелем Клиром. Единственное, чем она могла спастись от чувств, бушевавших в ней, была неотложная работа. Она ходила в университет, наскоро закусывала в кафетерии, с удвоенным старанием занималась в библиотеке, отчаянно готовясь к экзаменам. Она заучивала массу материала, сомневаясь, останется ли что-нибудь у нее в голове, так как память казалась ей сейчас безбрежным морем, в котором могут утонуть любые познания.
Кипятя на плитке у себя в комнате кофейник за кофейником, она зарывалась в европейскую историю, искусство и биологию, самую для нее трудную. Она знала, что будет много фактологических вопросов с датами, именами и с головоломной биологической терминологией. Она набрасывалась на факты, словно это было снадобье, делающее ее глухой ко всему остальному. Со временем наступило тупое равнодушие, отчего она почувствовала себя лучше. Внутри у нее было ощущение жара, но руки и ноги весь день были как лед. Мир очень отдалился от нее, так что с ним стало легче иметь дело.
Она заставляла себя ходить на лекции Клира перед экзаменами, но не могла сидеть на обычном месте, в десятом ряду слева. Она пересела на последние ряды, в тень, вместе со студентами, которые боялись, что их вызовут или заметят их частое отсутствие. Она открыла тетрадь, решив конспектировать его лекции, абстрагируясь и не думая о самом человеке. И тут она наткнулась на доклад, который он так высоко оценил.
Он выпал из тетради, и она ногой подтолкнула его к соседнему сиденью.
Она до смешного подробно конспектировала лекцию, искоса поглядывая на «Розовую Обнаженную» Матисса на экране, на изгиб бедра, яркие линии колена, на маленькую головку, которую художник уменьшил ради композиции, сделав ее еще эффектнее. Она конспектировала слово за словом, не глядя на человека на сцене. У нее появилось странное чувство, будто поток его слов проходит через ее авторучку, чтобы чернилами излиться на бумагу. Она изумлялась проникающей силе его интеллекта, в то же время остерегаясь смотреть на него, нервно расхаживающего по сцене.
В перерывах между записями она слышала за спиной шепот девушек, в котором сквозило восхищение фигурой профессора Клира. Их шепот со смешком выражал неприкрытое сексуальное любопытство к нему. Лаура узнала их. Это трио девушек она заметила раньше. Они всегда сидели сзади, чтобы не было слышно, как они шепчутся. Они были искусствоведки, старше курсом, которых она как-то случайно увидела в коридоре.
Этот курс они посещали только как поклонницы Клира, интересовавшиеся всеми его занятиями. Они находились под его обаянием, как почти все, и насколько возможно старались следовать за ним.
Хотя он не обращал на них особого внимания и иногда делал саркастические замечания насчет «женских способов добиваться степени МНС» или типа «студентка брачного возраста, которая заявляет профессору, что готова на все ради пятерки», это их не обескураживало, и они продолжали приходить и шептаться о его предполагаемых сексуальных достоинствах, почти не записывая его лекций. Самая хорошенькая из них была блондинка Сандра Рихтер, которую Лаура знала, так как они вместе занимались в «современной живописи 103», где Сандра постоянно тянула руку и донимала профессора Цукермана назойливыми и поверхностными вопросами.
Лаура перестала обращать внимание на девушек за ее спиной, но долетавший до нее шепот огорчал ее, так как и ее сейчас немало занимала тайна секса.
Получилось так, что ее слепая поглощенность занятиями дала желаемые результаты. Она знала все вопросы на экзамене по европейской истории и написала неплохую работу о влиянии Тройственного союза Бисмарка на европейское равновесие до Первой мировой войны. На биологии она не споткнулась на репродуктивной, пищеварительной, нервной системе беспозвоночных, фотосинтезе и опылении. Она ответила на все вопросы по современной живописи так, как, она знала, нужно было профессору Цукерману и направила всю энергию на подготовку к трудному экзамену у Натаниеля Клира.