Ящик Пандоры
Шрифт:
— Э-это моё... это Неля...
Бардин бормотал что-то весьма нечленораздельное, а Турецкий лихорадочно соображал, как действовать дальше: он был абсолютно не готов к такому обороту дела.
— Каким образом оно к вам попало, Владлен Михайлович?
— Просто осталось от моих... предков.
У Турецкого не было никаких полномочий от Меркулова ни вести допрос, ни вступать в сердцещипательные беседы в подобной ситуации. Кто мог предположить, что она так быстро возникнет!
Затянувшееся молчание было прервано телефонным звонком Ирины. Скороговоркой — как можно меньше занять ценного времени следователя — она сообщала, что тщетно обегала весь Комсомольский проспект в поисках хоть какой-нибудь еды и спичек, нечем зажечь газ, не говоря уже о сигаретах, а на ужин будет одна жареная капуста и то только в том случае, если у соседей найдутся спички. Потом ей стало вдруг от чего-то очень смешно, она, оказывается, вспомнила о настольной зажигалке.
Турецкий положил трубку и с ненавистью посмотрел на Бардина. Безделушка для этой коровы за сотни тысяч тугриков, каждый день обед или ужин в ресторане, а иногда и то, и другое. А что Ирке подарить — вшивое колечко стоит месячную зарплату! Пообедать вдвоем у Серафимы — недельную! Спички днем с огнем не найдешь — хороший каламбур для «Литературной газеты»! Мыло — как во время войны — режут ниткой от целого куска! Он довольно бесцеремонно выпроводил Бардина восвояси. Потом позвонил матери и напросился на ужин — настало время познакомить дорогих родителей с будущей женой (дальний прицел — выудить у отчима что-либо о Бардине), закурил последнюю сигарету из пачки и набрал номер телефона Меркулова.
14
Зеркало в каюте отражало фигуру только до коленок, и Ника осталась довольна собой, хотя знала — старые туфли выпадали из общего элегантного ансамбля, сооруженного этой ночью. Ника вздохнула — в который раз! — о потерянных босоножках. Главное — делать вид, что всё в полном порядке. Предстоял ленч на палубе теплохода, завершающий первую половину программы, намеченной на сегодня.
Утро выдалось тяжелым. Все говорили разом, она еле успевала переключаться с немецкого на английский. И хотя немцы из ФРГ прекрасно понимали английский, этикет требовал перевода на родной язык гостей. Ника привыкла работать с туристами, но сегодня была особая публика, интересующаяся достопримечательностями из вежливости. Под прикрытием непринужденной беседы главы крупнейших концернов Европы и Америки, финансовые менеджеры нащупывали возможности советского рынка, советские руководители выжимали кредиты по всему фронту. Глава экономического ведомства державы Шахов в общей беседе участия принимал мало, но Ника неизменно чувствовала его присутствие рядом с собой.
За столом было легче. Geben Sie mir, bitte... Do you mind... Ника была жутко голодна, но проглотив чуть ли не целиком бутерброд с черной икрой, больше есть не могла: она представила себе Кешку с Анной в поисках мяса для обеда,, тоскливое беспокойство накатило на сердце, стали ненужными и иностранные бизнесмены, и комфортабельный теплоход, и сама Волга, уносившая её всё дальше от привычного мира.
— Почему богиня загрустила? — услышала она голос Шахова.— Богиням победы полагается быть всегда воинственными, не так ли?
— Wie, bitte? — встрепенулся сидящий справа от Ники представитель «Сименса».
— Переведите ему, богиня, а то мы не получим пятьдесят тысяч обещанных компьютеров,— засмеялся Шахов,-и Ника старательно объяснила немцу, что господин министр надеется на сотрудничество в области электронной технологии, столь необходимой разоренному сельскому хозяйству и нашей отставшей от Запада промышленности: без помощи развитых стран нам не провести земельной реформы, не отладить промышленности, и да поможет ему в этом богиня победы Ника, то есть она сама, поскольку ей при рождении дали это имя. Электронщик сделал комплимент остроумию господина Шахова, и разговор переключился в область греческой и римской мифологий.
После ленча теплоход развернулся и поплыл в обратном направлении. Наступило время доверительных бесед за рюмкой коньяка, под тихую, успокаивающую музыку. Шахов заполучил в собеседники высокого пожилого англичанина, заместителя министра торговли Великобритании. Они расположились в большой каюте, Шахов разлил по рюмкам коньяк, предложил британцу дорогую гаванскую сигару.
— Скажу откровенно: наша экономическая реформа идет с громадным трудом,— сказал Шахов без всякого предисловия.— Не удается обуздать инфляцию, уровень жизни разных слоев населения снижается. Созревает глубокий экономический, а значит и политический кризис. Чем он может кончиться, одному Богу известно. Многие, как вы сами успели увидеть, тащат реформу назад. Ей нужна немедленная поддержка. Нужны радикальные меры по ликвидации дефицита государственного бюджета, по предотвращению катастрофы на потребительском рынке. Сугубо между нами: я боюсь предстоящей зимы, холодной и голодной...
Стараясь не замечать отвратительного запаха сигар, Ника переводила Шахова, а сама гнала время: «Домой, домой».
— ...И главное здесь — дальнейшее сокращение расходов на оборону и оптимизация структуры импорта и экспорта продукции и капитала. Сокращением военного бюджета мы уже занимаемся, подписаны также международные соглашения с ведущими странами Запада о вложении ваших денег в наше народное хозяйство, но дальше соглашений дело не продвинулось. А нам нужны ваше оборудование, ваша передовая технология. Вот об этом и просил меня поговорить с вами наш президент. Уверяю вас, мы не пустим ваши субсидии на ветер, а вложим их прежде всего в предприятия, выпускающие сельскохозяйственную технику. Малогабаритные машины — первая проблема зарождающегося у нас фермерства.
Англичанин выпустил струю густого сигарного дыма и сказал:
— Мы тоже за перестройку, господин Шахов. Мы за радикальную экономическую реформу как у вас в Советском Союзе, так и в странах- Восточной Европы. Но нам нужны гарантии, что наши фунты и доллары через год-другой не превратятся в дым.
Он замахал руками как ветряная мельница. То ли разгонял дым, чтобы Нике было легче дышать, то ли показывал, во что могут превратиться фунты и доллары международного капитала.
— Какие гарантии вы имеете в виду? — настороженно спросил Шахов.
— Как показала история, гарантией отношений в цивилизованном обществе является демократия. И в первую очередь, правовое государство. Пока такой конструкции построения государства и общества нет, нет и гарантии, что правительство может отвечать за свои слова и дела. А ваше правительство проводит то, что вы называете «революцией сверху». Взбунтовавшийся народ может начать действовать самостоятельно. Симптомы есть: забастовки пролетариата в Кузбассе, на Воркуте, в Волгограде. «Революция снизу»? Это, как показывает история, опасно. Это означает хаос и анархию. Разумный бизнесмен боится вкладывать свои деньги в страну, которую ждет кризис. Мы не хотим повторения ситуации Ирана, Афганистана или Ирака. Откровенность за откровенность: мы, люди Запада, остерегаемся возврата сталинизма. Это сделать нетрудно: достаточно ввести танки на .улицы Москвы, и сталинский порядок восстановлен. Поверьте старику на слово, не только ваш КГБ работает как часовой механизм, наши парни тоже зря свой хлеб не едят.
Шахов терпеливо слушал английского гостя, подливая французский коньяк в его рюмку, мрачнел, но ничего не говорил.
— ...Я немножко знал ваша страна,— сказал англичанин по-русски, смущенно улыбнувшись, и снова перешел на английский.— Я был ранен во Вторую мировую войну, работал в Москве в британском посольстве. В пятьдесят втором у меня были... э-э... неприятности, люди Берии обвинили меня в шпионаже, я знаю подвалы Лубянки. Если бы не смерть Сталина, а затем и разоблачение Берии... Да, так вот — кто может дать гарантию невозврата сталинщины, Гулага? Ваша демократия еще слишком зыбкая, дальше гласности, причем усеченной, она не идет.