Ящик Пандоры
Шрифт:
— Александра Ивановна, я хочу забрать Монахова от Гончаренко в свое отделение. Объясню всё потом.
Романова помолчала, потом сказала коротко:
— Бери.
Грязнов нашел Василия Монахова в компьютерной, лейтенант милиции сосредоточенно тыкал пальцем в клавиши и еще более сосредоточенно вглядывался в экран монитора. Грязнов постоял в дверях, потом сказал громко:
— Товарищ лейтенант, когда у вас компьютер освободится, дайте мне знать.
— Да я могу сейчас, товарищ майор...
— Нет, нет, у меня еще не всё готово.
Минут через десять Васино удрученное лицо появилось в дверях грязновского кабинета:
— Товарищ майор, компьютеры зависли.
— Зависли?
— Ну да, всё время зависают, программа несовершенная.
— Пусть пока повисят, а мне с тобой поговорить надо. Конфиденциально. Проходи и садись.
Я к тебе давно присматриваюсь (это было некоторым преувеличением, «присматриваться» Грязнов начал несколько секунд назад и остался доволен результатом обзора: веснушек у Васи было больше, чем у него самого, и имелся очень решительный курносый нос), такому парню, как ты, надо заниматься серьезными делами. А у меня людей не хватает. Вот и хочу обратиться к тебе с просьбой — не мог бы ты мне помочь? Если понравится у нас работать, останешься, нет — неволить не буду.
— Да я бы хоть сейчас...— Монахов замолк и уставился в окно.
— Так в чем же дело? Романова согласна, она так и сказала: «Тебе люди нужны, забери Монахова у Гончаренки».
— Так и сказала?
— Ну, может, не совсем так, но смысл такой.
— Спасибо, товарищ майор. По правде сказать, мне и самому охота... Вот только как товарищ Гончаренко среагирует...
— Да это тебе спасибо, Василий, что согласился. А Гончаренку я беру на себя. Ты дела-то свои немножко расчисть и с понедельника прямо ко мне. Вы как там с «антиквариатом», закругляетесь?
— Да нет, застряли,— с огорчением сказал Монахов.
— Зависли, значит. Несовершенное программирование.
Лейтенант засмеялся:
— Зависли! Трясем покупателей, да толку мало. Ничего не знают об этих кражах: ценности несколько раз сменили хозяев, прежде чем оказались у коллекционеров.
— А по Матвеевской тоже никаких результатов?
— По Матвеевской у нас вроде ничего и не было. У меня все наши адреса в компьютере.— Монахов подумал немного и сказал: — Нет, товарищ майор, по Матвеевской точно ничего не было. На Мосфильмовской одна старушка была с самоварами. И на Мичуринском проспекте коллекционер редкостей.
— В общем, хватает работы?
— Ух, бегаем до ночи, без выходных. В последний раз повезло, спасибо какому-то Капитонову, товарищ Гончаренко в пятницу к нему в гости собрался, мне он, конечно, ничего не сказал, но я слышал, как он с кем-то по телефону договаривался. В шесть часов отпустил всех домой до понедельника.
Грязное сломал пластмассовую авторучку, острый обломок больно вонзился в ладонь, но он сжимал кулак еще сильнее, чтобы как можно веселее и спокойнее сказать:
— Так что, договорились? Только пока Гончаренке ни слова о нашем разговоре, как приказ подпишут, сразу ко мне.
— Слушаюсь, товарищ майор!
Не успела за лейтенантом закрыться, дверь, Грязное уже крутил телефонный диск.
— Александра Ивановна, если у тебя кто есть, гони к едрене фене. Экстренное сообщение.
* * *
— Они говорят — ваша диссертация нуждается в доработке. Я им — вы не правы. Они мне — вы понимаете преступность упрощенно, а это — большое социальное явление, на которое воздействуют по крайней мере двести пятьдесят факторов. Я им — но юстиция может влиять лишь на полсотни из них. Одним словом...
В кабинете криминалистики важняк Гарольд Чуркин в лицах рассказывал, как ученый совет института криминологии зарубил его диссертацию. Старый криминалист Семен Семенович Моисеев терпеливо вслушивался в эту муть, лишь в антрацитовых глазах его отражалась вековая скорбь еврейского народа.
— Чуркин, там для тебя правительственная телеграмма,— сходу сочинил Турецкий.
— Я побежал. Доскажу в следующий раз.
— Правда, телеграмма? — спросил Моисеев, когда они остались вдвоем.
— Не исключено.
В кабинете криминалистики пахло денатуратом, на столике у окна была разложена чья-то одежда: Моисеев расследовал убийства известного московского рэкетира. Турецкий сел на стул рядом с криминалистом. Тот неожиданно встал из-за стола, взял в руку свою палку и стал ходить по кабинету. Его фигура напоминала вопросительный знак.
— Семен Семеныч, я знаю, вы заняты. Я постараюсь покороче. Бабаянц меня подвел, уехал неожиданно в отпуск. Мне нужна помощь.
Турецкий остановился, подумал, что Моисеев его не слушает.
— Продолжайте, Александр Борисович... Саша. Я просто очень устал. Нет, нет, я не имею в виду — сегодня. От жизни устал... Да о чем это я, слушаю вас, Саша, извините.
«Значит, опять у старика что-то стряслось. Может, с детьми что случилось? Да какие уж они дети — близнецам сейчас лет по двадцать. Или Мухомор прицепился, гонит на пенсию? Остался один приличный человек в прокуратуре, и его скоро не будет», думал Турецкий, вслух произнося совсем иное:
— Когда-то Бабаянц вел одно дело. Он его так и не раскрутил. Не захотел или не смог, не знаю. А может, не позволили раскрутить. Десять дней тому назад дело передали мне. Я установил, что это было убийство. Потерпевшая — директор торговой фирмы «Детский мир». Супружник — председатель Госкомспорта, правда, теперь уже бывший. Убил ее человек, которого на днях прикончили. Бабаянц собирался мне сообщить какие-то сведения по делу, но исчез. Оказалось, уехал в отпуск.
Моисеев молчал. Турецкий чувствовал себя очень неловко, сидя за столом, в то время как Моисеев ковылял у него за спиной.
— Муж потерпевшей говорит, что следователем была изъята записная книжка убитой. Записная книжка пропала. А она могла бы дать ключ к разгадке.
— Вы хотите поискать ее в этом кабинете?
— Ну вот, Семен Семенович, теперь я вижу, что вы действительно устали от рутины жизни и вам хочется развлечься. Давайте, я не гордый.
Моисеев засмеялся:
— Да мне Чуркин так действовал на нервы, что я решил на вас отыграться. Маленький человечек в общем-то, а воображает о себе черт знает что. У него сильная рука в лице Амелина. Что-то я каламбурами вдруг заговорил. Не к добру это. Стоит пигмею завести сильного заступника, как он мнит о себе невообразимое. Смотрите, он вам припомнит правительственную телеграмму. Так я слушаю вас, Саша, простите, ради Бога.