Ящик Пандоры
Шрифт:
Но вот они выехали на загородное шоссе, и Гончаренко уже не видел знакомой машины и, хотя знал, что так и должно быть, сердце его тоскливо сжалось. «Ты себе сам эту картинку нарисовал, Роман, теперь расхлебывай»,— сказал ему Грязнов. Много бы отдал сейчас майор, чтобы не быть подсадной уткой для своих же, а просто участвовать в очередной операции, каких он провел не один десяток за время работы в МУРе.
Шофер «БМВ» съехал на обочину дороги. Генерал Феоктистов протянул Роману Гончаренко черную ленту.
— У нас правило. Новичок должен ехать к шефу с завязанными
Гончаренко успел еще раз осмотреть дорогу: далеко позади маячил неказистый автомобильчик с прицепленными на крышу велосипедами. Больше на дороге ни одной машины не просматривалось.
Как он ни старался запомнить повороты, скоро потерял направление. Часа через полтора они остановились, с него сняли повязку. Кругом шумел непроглядный лес. Прошли пешком с километр, на неожиданно открывшемся взгляду шоссе стояла шикарная машина незнакомой марки с зеркальными стеклами. Из окна протянулась рука:
— Пропуск.
Гончаренко, стараясь не суетиться, протянул пластиковую карточку. В машине что-то загудело — не мотор, нет, потом двери открылись сами собой, и Гончаренко усадили на заднее сидение. Он снова вытер совершенно сухой лоб: далеко позади ехала группа из трех человек на велосипедах. Майор мог дать голову на отсечение, что одним из велосипедистов была оперативница Танька Мозговая.
47
Генеральный прокурор республики приканчивал уже третью бутылку минеральной воды.
— Думаю, что очную ставку «Амелин-Чуркин» проводить не будем по причине ее полной бесперспективности. Как, товарищи? — сказал он, когда присутствующие ознакомились со всеми материалами.
— Процедурное излишество,— сказал Турецкий. Это все, конечно, шпана, и Амелин и Красниковский, и тем более Чуркин. Если правда товарищ Крючков возглавляет эту штуку, то в наших рядах сам генеральный прокурор России. Выловим всех поодиночке...
— Я боюсь, товарищи, у нас нет времени вылавливать поодиночке. Я сейчас же связываюсь со своим президентом. Ей-Богу, не думал, что все так реально. Ведь о заговоре разговоры давно идут, доперестроечная машина без боя не сдастся, это только всесоюзному президенту не ясно. Набрал себе окружение из дерьма, простите, его нерешительность — а я так думаю, что и нежелание,— в проведении реформ создала благодатную почву для консолидации старой гвардии. Я не уверен, за кем пойдет народ, народ хочет порядка, страна вступила в полосу кризиса во всех областях жизни... Да что там говорить!
«Генеральный» снова налил воды в хрустальный стакан, встал из-за стола:
— Товарищи, я сейчас еду в Белый дом к российскому президенту. Я думаю, мы выработаем с ним программу действий в масштабе республики. Я должен всех вас поблагодарить за огромную работу, за верность демократии, за доверие, наконец. Занимайтесь своими делами, оставьте заговорщиков на моей совести. Сегодня воскресенье, отдыхайте, а завтра вы приступите к своим обязанностям, у вас работы по горло. Грязнов с этим... как его...
— Гончаренко.
— Вот-вот. Проникайте к этому Бесу,
* * *
На Кузнецком мосту шла перебранка двух водителей о том, кто должен платить за сломанный бампер машины одного и разбитую фару другого. Толпа зевак с удовольствием наблюдала развлекательную картину.
— Между прочим, у нашей девочки, Славиной, сидит министр экономики Шахов, там у них любовь возникла неописуемая. Может, встретимся с ним, Константин, а? Спросим, что по этому поводу думает Кабинет министров?
— По-моему, он правильный мужик, Александра Ивановна,— обрадовался Турецкий: у Ники кроме Шахова находилась Ирина, которую он еще не видел во второй своей жизни.
— Ну что ж,— согласился Меркулов,— действительно сегодня воскресенье, вряд ли мы можем что-то еще сделать.
— Я, наверно, лишний, Константин Дмитриевич,— проговорил Моисеев.
— Не строй из себя бедного родственника, Семен,— ответила за Меркулова начальница МУРа,— если хочешь отвалить домой, так никто тебя не осудит.
— Нет, Семен Семеныч, ты уж давай с нами,— запротестовал Меркулов,— ты хороший физиономист, а мы Шахова в общем-то не знаем. Вот только ввалимся мы к ним такой компанией, хоть бы бутылочку вина где достать.
— Я сегодня с утра отоварилась на Петровке, какой-то буфет небывалый прямо был, пиво голландское — я целый ящик прихватила. Давай, Александр, садись за руль моей машины, дуй в Матвеевку.
— Кто-нибудь может мне одолжить денег? — спросил Турецкий и тут же спохватился: — Я, правда, не знаю, когда смогу отдать, поскольку я отчислен из состава прокуратуры в связи со своей кончиной.
— Не говори глупостей, Александр. У меня есть четвертной. Держи. И вот еще пятерка.
Меркулов долго рылся в карманах, пока не наскреб восемнадцать рублей. Моисеев постоял в раздумье, открыл бумажник, достал толстую пачку новеньких кредиток.
— Ну, ты даешь, Семен,— только и сказала Романова.
— Ребята мои оставили мне кучу денег, две тысячи. Берите, Саша, сколько надо.
— Спасибо большое. Если можно, заскочим на десять минут на Неглинку?
— Чего ты там забыл, Александр?
— Мне надо в музыкальный магазин. Это недолго, ей-Богу.
— Для Ирки своей ноты какие хочешь купить наверно?
— Нет-нет, мне для Кешки одну вещь надо посмотреть.
* * *
Какие же они были разные — улыбчивая синеглазая Ирина с пепельными волосами до плеч и меланхоличная Вероника с короткой стрижкой каштановых волос и глазами цвета морской пучины. И какие же они были одинаковые — как будто две сестры, одна из которых унаследовала черты отца, другая — матери. Но главное было не в этом. Они были настоящие. Они были такими, какими должны быть женщины нашей планеты и каких почти не встречал на своем пути Виктор Степанович Шахов.