Ящик Пандоры

Эта работа, написанная в конце июля — начале августа 2006 года, многократно стиралась из моего раздела на zhurnal.lib.ru, и со страниц моего Сетевого журнала на pages.total.net. Тем не менее, она стала широко известна узкому кругу лиц, в основном политическим обозревателям, профессиональным публицистам и журналистам. Как и в случае с другими моими работами, доступными в Сети с 1995 года, она стала "сырьём" для писательского воронья, из неё выдираются куски, исторические и статистические данные. Плагиат в отношении моих работ вольготно процветает. Мои основные идеи, собранные мной редкие факты, выводы, сделанные на основе кропотливого и многолетнего, очень трудоёмкого, анализа тысяч

книг, материалов и документов: пересказываются другими авторами, приводятся — почти дословно, — без ссылок на источник. Я взываю к совести пишущей братии, которая заработала что-то на плагиате из моих работ, забыв поделиться, и к своим читателям. Пора восстановить справедливость! Суть проблемы (правда, с двойным подтекстом, для меня оскорбительным, но всё же…) отражена в "скандальной" заметке Марины Тарасовой [1] .

(Данная версия является обновлённой и дополненной версией конца 2007 — начала 2008 года).

Мир знает определенные социо-культурные, историко-культурные паттерны: легко, на лету, узнаваемые. Засыпанные снежной замятью строгие рощи поместий, редкие усадьбы средь вязов, осин и акаций, тургеневские оазисы русского духа; Петербург Достоевского, с дворами-колодцами, жаждой глотка недоступного неба устремленными в вечность; рождественский "Щелкунчик" Чайковского, торжественно-романтическая мистерия-сказка; высокий трагизм Шекспира и Верди; космическая глубина и лирика Баха; монументальное величие Верди; жуткие фантазии Босха и Кокошки; живая и трепещущая, словно капелька крови на шипе розы, поэзия Бодлера и Рембо; великая философия Шопенгауэра…

Во всем существуют совершенно определенные жанровые, стилистические нюансы. Невозможно спутать китайскую графику с японской, Рафаэля с Леонардо да Винчи, Петрарку с Данте, Катулла — с Овидием. Водевиль — это водевиль, мелодрама — мелодрама, классическая трагедия — это трагедия. Каждый народ, этническое меньшинство, религиозная секта, каждая культурная общность что-то оставляет потомкам, грустно отходя в небытие, словно тщась завещать теплоту взгляда и прикосновений своим осиротевшим детям.

И только одна странная "ступенька" ("страна"? "культура"?) — общность — ничего не оставила, явно тщась все захапать себе, давясь от невиданной жадности, презирая культуру.

Она не родила великих поэтов, равных по гению Блоку или Шекспиру. Она не произвела на свет великих имен в изобразительном искусстве. Она не воспитала ни музыкантов, равных Рахманинову и Паганини, ни композиторов такой величины, как Шуберт, Вагнер и Лист. Амос Оз и Зингер, ее самые продвинутые писатели, вершина того, что она смогла произвести на свет, — не смогли бы дотянуться до подметок Кундеры, Андреева, Чехова или Зускинда.

Зато с конца 19-го столетия эта общность убивает людей, пытает детей и взрослых, изгоняет народы, разрушает храмы и музеи; шпионит, сталкивает цивилизации, сеет ненависть и рознь.

Предыстория современного этапа этой преступной общности и так называемой страны: ротшильдовский Апотропус, система принудительного труда, предвосхитившая сталинские трудовые лагеря и гитлеровские лагеря смерти. Эксплуатация в поселениях, курируемых (отсюда и название Апотропус) Эдмондом де Ротшильдом, была настолько экстенсивной, что люди умирали от непосильного труда, как на каторге в каменоломнях, а вмешательство в личную жизнь и контроль за мыслями поселенцев намного превосходили традиции сталинского ГУЛАГа. 800 восстаний и бунтов имели место за историю Апотропуса.

Апотропус и тесно связанное с ним появление "государства": не что иное, как впервые с древних времён возрождённая фабрика человеческого жертвоприношения,

восставший из небытия древний эзотерический жреческий культ, со всей его дикостью и чудовищностью. С первой же минуты начала осуществления Апотропуса и других, последовавших за ним, планов наследников древних сатанистов, всё, что они делают, их "государство", их мысли и дела — всё пропиталось человеческой кровью. На разных этапах становления "государства" менялись только средства и методы. Тогда, в 1880-е годы, была сделана ставка на российскую черту оседлости.

"Апотропус" и рабовладельческий израильский режим — даже при весьма пристальном рассмотрении — напоминают две идентичные чаинки, две капли из одной пробирки, две крупинки соли-близнецы.

Апотропус: расхожий и широкий юридический термин, которым обозначают опекунство, "супервизорство", благотворительную поддержку, надзор, и т. д. В данном случае это: предприятие Эдмонда Джеймса де Ротшильда по колонизации Палестины евреями-поселенцами.

Скрытой и настоящей целью этого предприятия было возрождение еврейского жреческого культа в его первоначальном виде, т. е. восстановление Иерусалимского Храма (Храма Соломона), обоснование там верхушки жреческой касты во главе с первосвященником, и возобновление жертвоприношений (центральную роль которых должны играть сначала тайные, а потом открыто совершаемые человеческие жертвоприношения).

Еврейская парадигма имеет 2 основных полюса, главных своих атрибута: мистерию человеческих жертвоприношений, и мистерию рабства как верховного социального проявления эзотерических глубин иудаизма.

Для истории современного рабства (родословная которого берет начало в атавизме феодализма в еврейском религиозном сознании, имущественном неравенстве и финансово-экономическом подходе ко всему, включая этику), сегодня насаждаемого по всему свету, это вопрос принципиальный.

Для государства Израиль история Апотропуса и человеческих жертвоприношений у евреев (с древних времён по сегодняшний день): это настоящий Ящик Пандоры, который хранит наиболее разрушительные для его идеологии факты.

Не подвергая анализу правдивость традиционных еврейских источников, и их "надисторического" метода, перескажем их основные постулаты, касающиеся еврейского этногенеза.

Согласно этим источникам, во втором или третьем тысячелетии до рождества Христова, в семье выходцев из хамито-семито-иранского племени амореев, живших в иранском городе Ур, родился мальчик Аврам (Абрам). Родители его держали лавку по продаже идолов. Мальчик Абрам что-то наверняка знал о палестинском монотеизме, а что-то скумекал самостоятельно, сотворив или выбрав себе верховного бога Яхве, которого называл Элогим, что значит на семитском (арамейском) наречии Боги. Учение Абрама (позже — Авраама) есть ни что иное, как профанация, популяризация сложных и запутанных теологических вопросов, но сам жанр популяризации, популизма предполагает успех и массовость.

Любой образованный человек способен разобраться, что вся эта история: искусная "обобщительная" сказка, где символически смешаны времена и эпохи, поразительно прозорливым, действительно "надисторическим" образом. Эта сказка — очень продуманно — построена таким образом, чтобы завладеть контролем над сознанием читателя или слушателя, изменив его морально-этические установки.

История жизни Аврама (позже — Авраама), некогда романтичного правдоискателя, почти праведника, есть не что иное, как история постепенного морального падения, по ходу которого ошибочные и путанные представления одерживают верх над гедонистической натурой Аврама (Абрама), в старости придавая ему зловещие, дьявольские черты. Абрам перенимает образ жизни ближневосточных и североафриканских ростовщиков и кочевников — хабиру, кочевников пустынь, лишенных этнической определенности и четкой культурной самоидентификации. Хабиру не племя, не этническая общность, а сброд.