Ящик Пандоры
Шрифт:
«Молокососы, — презрительно подумал о своих спутниках Гельмут Вальдорф. — Если бы ваши отцы не оттолкнули руку, которую протянул им рейсхфюрер, мы бы сидели сейчас в этом городе как хозяева, а не какие-то там жалкие, дрожащие при каждом шорохе интуристы…»
Гауптштурмфюреру вдруг с пронзительной ясностью представилась картина той суровой ночи с 23 на 24 апреля 1945 года, когда после налета авиации союзников на Любек, где Вальдорф состоял тогда в охране рейхсфюрера, Генрих Гиммлер предпринял последнюю попытку договориться с американцами и в присутствии графа Бернадотта, представителя шведского Красного Креста, тут же, при свечах, электростанцию подняли на воздух бомбы с «Летающих крепостей» и «Ланкастеров», написал письмо Дуайту Эйзенхауэру.
— Я хотел бы поговорить с ним, как мужчина с мужчиной, — сказал Гиммлер графу Бернадотту.
Попытки начать диалог с янки Гиммлер предпринимал, правда, весьма осторожно, еще с 1943 года. Тогда это был зондаж типа «на всякий случай». Но с января сорок пятого рейхсфюрер, почуяв, что корабль Третьей империи перестал быть непотопляемым, занялся этим всерьез, поручив практическую сторону Вальтеру Шелленбергу, начальнику заграничной разведки СД (Зихерхайтдинст) — службы безопасности.
Уже в феврале Гиммлер при содействии бригадефюрера Шелленоерга встретился с графом Бернадоттом.
Встреча повторилась в начале апреля. Но рейхсфюрер пока еще не решался открыто выступить против Гитлера. А вот в ту грозовую любекскую ночь…
Уже после войны Гельмут Вальдорф сумел прочитать воспоминания графа Бернадотта об этой ночи.
— Гитлер, наверное, уже мертв, — сказал рейхсфюрер, — или умрет в ближайшие дни. Во всяком случае, реальной властью он уже не обладает. У него под рукой только телефон, а у меня отборные дивизии СС, сохранившие мне верность. Поэтому я буду вести переговоры с союзниками от имени рейха. Именно у меня развязаны сейчас руки. И чтобы спасти возможно большие части Германии от русского вторжения, я готов капитулировать на Западном фронте с тем, чтобы войска западных держав как можно скорее продвинулись на Восток. Однако я не хочу капитулировать на Востоке. Я всю жизнь являлся заклятым врагом большевизма и навсегда им останусь.
«Наш рейхсфюрер всегда был настоящим наци», — растроганно подумал о Гиммлере гауптштурмфюрер, не обращая внимания на Биг Джона и Рауля, которые совещались о чем-то шепотом, наклонившись друг к другу.
Граф Бернадотт увез письмо Гиммлера генералу Эйзенхауэру, а почувствовавший некую надежду рейхсфюрер стал уже составлять новый правительственный кабинет. Вальтеру Шелленбергу он предложил прикинуть проект реорганизации национал-социалистической партии в партию национального единства.
«Но ваши недальновидные политики отклонили предложение рейхсфюрера, — с горечью подумал «капитан», складывая нож и вилку поперек пустой тарелки. — Об этом сообщил Гиммлеру граф Бернадотт, когда снова прилетел в Германию 27 апреля… Теперь вот и расхлебывайте вы кашу, которую не сумели проглотить вместе с нами в сорок пятом…»
— Когда состоится передача товара? — спросил Биг Джон.
— Завтра вечером, — ответил «Капитан».
XI
Когда Биг Джон и «Кэптэн» направились к лифту, Рауль, он же Иоганн Вейс, гражданин из Цюриха, приотстал от своих товарищей, незаметно переместился к толпе выходящих из ресторана посетителей и вместе с ними прошмыгнул мимо швейцара в стеклянные двери.
Оказавшись на улице, Рауль быстро зашагал в сторону, не останавливаясь, свернул в плохо освещенный переулок, прошел шагов пятьдесят, затем резко остановился, несколько секунд помедлил и двинулся в обратную сторону, будто вспомнил только что о чем-то, словно забыл нечто там, откуда пришел.
На перекрестке он снова остановился и внимательно огляделся: хвоста за ним, кажется, не было. Рауль подошел к гостинице, посмотрел, как берут штурмом подлетающие к «Черноморской» машины с зеленым глазком и направился к светлому «Жигуленку», который припарковался поодаль.
Водитель «Жигулей» сидел на месте. Стекло с его стороны было опущено.
— Шеф, — сказал Рауль, — на морской вокзал надо… Подбрось меня, будь другом!
— Пешком дойдешь, — не поворачиваясь, ответил водитель, — тут ходьбы три минуты.
— Там кадра ждет, — несколько смущенным тоном объяснил Рауль.
— Потом куда? Учти: с кадрой дороже.
— В Кузановку, шеф. Не бойся, не обижу. По двойному тарифу плачу.
— И на чашку кофе добавишь, — заметил хозяин белого «Жигуленка». — Кадру у морвокзала посадишь — деньги вперед.
— Договорились! — воскликнул Рауль.
— Тогда садись.
Когда они подъехали к ярко освещенному морскому вокзалу, Рауль выскочил из машины и заметался по площади.
Было еще не так поздно. Со смотровой эстакады привокзальной площади гости города глазели на красавцы-лайнеры, стоявшие у причалов пассажирского порта, по Приморскому бульвару фланировали пары, звучала музыка, в этом месте города жизнь всегда замирала вечером в последнюю очередь.
Рауль подошел к одиноко стоявшему мужчине и попросил у него огоньку прикурить. Тот оказался из категории некурящих. Иоганн Вейс вежливо извинился. У любовавшейся морем огня внизу пары он спросил, который час. У другой поинтересовался названием теплохода, стоявшего по корме за «Калининградом»…
К машине он подошел один, мрачно уселся на заднее сиденье.
— А где же твоя кадра, парень? — спросил водитель.
— Падла, чтоб ее так и эдак, чувырлу, — выругался Рауль. — Вчера с моря пришел… Понимаешь, обещала быть после смены, официантка она в кафе, парень, а видно смоталась с каким-нибудь фраером, сукадла.
— Бывает, — стараясь придать голосу сочувственные нотки, сказал водитель и нетерпеливо потянулся к ключу зажигания. — Куда теперь?