Ящик Пандоры
Шрифт:
Он хотел написать сыну, объяснить, как все случилось сорок лет назад, попросить прощения, но слова не рождались, и лист бумаги оставался чистым. Да и какие слова могли оправдать его давнишнее преступление?
Наконец, он вывел: «Дорогой сынок! Саша…» И все. Ольшанский не нашел сил написать всю правду о себе.
Он вынес из чулана старое, но хорошей «зауэровской» марки, охотничье ружье шестнадцатого калибра, достал из нижнего ящика коробку патронов, которыми в давние времена расстреливал тарелочки, тренируясь на стенде, усмехнулся возникшей мысли, что дробь чересчур мелка для такой крупной дичи.
Затем уселся на стул, помедлил минуты две, ни о чем не думая, решительно сунул стволы в рот и нажал на спусковой курок.
Умер Ольшанский мгновенно.
XXXIII
— Вы знаете… Мне кажется… Словом, я думала, что это приснилось…
— Что именно вам приснилось, Ирина Никитична? — вежливо спросил Вадим Щекин.
Вот уже около часа беседовал он с Ириной Мордвиненко в ее доме. Девушка часто принималась плакать, когда вспоминала о погибшем женихе, но капитан Щекин, как будто и не утешая Ирину, находил такие слова, которые помогали ей успокоиться, набраться душевных сил и отвечать на осторожные, тактичные вопросы Вадима.
— Снилось, будто папа приехал ночью, разбудил меня и попросил накрыть стол для него и друга, которого он возил по местам их фронтовой молодости.
— А друга этого вы видели во сне? Он вам снился?
— Нет, это я помню точно. Я ведь и в жизни с ним не встречалась…
— Как так? Никита Авдеевич не познакомил вас со своим фронтовым другом? — удивился Вадим Щекин.
— Он хотел сделать это по возвращении из поездки… Но когда вернулся утром, мне было уже не до знакомства с кем-либо.
— Значит, ваш отец вернулся утром?
— Да, когда я проснулась и поднялась с постели, папа возился с машиной во дворе. Было это в начале девятого…
— А его приезд ночью и просьба накрыть стол вам приснилось?
— Видимо так, — сказала Ирина, голос у нее был неуверенный.
«Если отец ее в самом деле вернулся домой ночью, то он мог еще застать Балашева в доме, вернее, сарае, — подумал капитан. — Но при чем здесь ее сон? А может быть, Ирине известно, что Мордвиненко вернулся ночью, и придуманным сновидением она создает отцу алиби? Но, во-первых, зачем оно отцу, а во-вторых, ни к чему придумывать сон, можно просто сказать: приехал утром — и делу конец».
Вслух он сказал:
— Так вам и не довелось увидеть фронтового друга отца?
— Мне было уже не до того…
— А Никита Авдеевич? Ваш отец знает о случившемся?
— Конечно… Папа пытается меня утешить, успокоить, искренне печалится по поводу… Об Андрее… Ему, Андрюше, всегда казалось, будто папа его недолюбливает, а вот оказалось… Нет, папа совсем другой.
Вадим Щекин почувствовал, что девушка сейчас заплачет, и тогда он быстро спросил:
— С кем вы дружите, Ирина?
Она удивленно взглянула на него и спросила:
— В каком смысле?
— Я хотел узнать, кто ваша подруга?
Ирина задумалась.
— Задушевных подруг у меня нет… Конечно, по работе есть знакомые девушки, в нашем поселке, в Лавриках, с кем в школе училась. А дружила я с Андреем…
«Теперь все мысли ее будут возвращаться к погибшему жениху, — подумал капитан, ему по-человечески было жаль девушку. — Но время — лучший лекарь. Оно излечит и эту сердечную утрату Ирины Мордвиненко».
— А про папиного друга… Он, папа, то есть, сам мне сказал…
— Что именно? — внутренне насторожился Вадим Щекин.
— «Хотел познакомить тебя с Григорием, да не ко времени это… И сам Гриша это понял — уехал к себе на родину…» Мне было все равно тогда, а теперь понимаю, как он добр, мой отец.
— Конечно, — согласился Вадим Щекин. — Душевная деликатность — великая вещь. Ее так не хватает в наше время людям… Я пойду, Ирина Никитична. Извините за беспокойство, но последняя просьба. Не покажете ли вы мне сарай, в котором спал в ту ночь Андрей Балашев?
Ирина пожала плечами и поднялась.
— Это можно, — сказала она.
XXXIV
Когда Владимир Ткаченко получил указание руководства отправиться на шхуну-кафе и поговорить там с Никитой Авдеевичем, он подумал, что неплохо бы пригласить в «Ассоль» так неожиданно встреченную им на лайнере Алису. И хотя был правомочен самостоятельно решать, как поступить ему, ведь спутница могла быть неплохим оперативным прикрытием в его миссии, майор решил уведомить об этом своего шефа, полковника Картинцева.
— Здравая мысль, Владимир Николаевич, — сказал начальник отдела. — И в самом деле: молодому мужчине сидеть одному в кафе, да еще в таком романтическом, скучно… Я и сам хотел уже посоветовать вам пригласить кого-либо из наших сотрудниц… Ваша хорошая знакомая?
— Больше чем знакомая, Валерий Павлович, — ответил Ткаченко. — Учились вместе в инязе. И вообще…
Тут он неожиданно смутился, но Картинцев будто не заметил ничего, сказал:
— Добро, Владимир Николаевич, действуйте. Вечером соберемся вместе, обменяемся новой информацией.
Ткаченко вернулся в свой кабинет и позвонил оттуда вахтенному штурману теплохода «Калининград».
— Алиса Петровна? — переспросил тот. — Наверное, в библиотеке. Сейчас я позвоню туда по судовому телефону…
«Больше, чем знакомая, — мысленно передразнил сам себя Владимир. — Что ж ты так об Алисе, которая была тебе целый год самым близким существом? «Учились вместе…» И только, товарищ майор? Ладно, ладно, не иронизируй. Во второй раз я не отпущу ее… Костьми лягу за Алису».