Ящик Пандоры
Шрифт:
– На борту! – взвыл Оукс в микрофон. – Кто приказал отправить эту таоЛини на борт?
Медтехник на экранчике и сам казался маленьким и очень напуганным. Он с трудом пошевелил губками.
– Вы, сэр. Я хочу сказать… это ваш приказ. Она беременна, сэр, а вы распорядились в порядке богоТворения отправлять всех…
– Ты мне только не заливай, что я там приказывал!
– Так точно, сэр! Прикажете вернуть ее, сэр?
Оукс молча схватился за голову.
Да нет, поздно. Натали уже вцепились в нее. Вернуть беременную на нижсторону теперь можно только прямым приказом
– Мне нужен Мердок.
– Он на борту, сэр.
– Знаю, что на борту! Как сможете – на линию ко мне его!
Он треснул кулаком по клавиатуре, и физиономия трясущегося медтехника пропала с экрана.
«Проклятье! Только все пошло на лад!..»
Оукс выглянул в окно. Воды залива за взлетным полем были чисты – ни следа келпа. Ровная спокойная поверхность зеркалом отражала свет прожекторов периметра и огни электросварки.
«Никакого келпа. Сгинет он с лица Пандоры – мы и глазом моргнуть не успеем».
Останется только Корабль.
«Нет, корабль!»
Да теперь еще эта девка, Ваэла таоЛини. Что она разузнала – один Бог ведает. Томас ее в чем угодно мог убедить. Он, в конце концов, тоже кэп…
Вернувшись к консоли, Оукс запустил голозапись допроса своего соперника.
Томас сидел в самое середине темной камеры – три метра от стены до стены. Напротив него стояла рослая специалистка из поведенческого сектора.
– Времени нет. Нет времени, – бубнил Томас, покачивая головой. – «Вы должны решить, как станете богоТворить», – говорит Корабль, а разгадка – она в море. Я знаю, она в море. БогоТворить… творить Бога… И времени не осталось… после стольких эпох, стольких миров… времени больше нет. Нет времени.
Оукс с досадой выключил проектор.
«Келп до него точно добрался. Оно, может, и к лучшему…»
Он снова обернулся к плазовой стене, за которой простирался океан, наблюдая, как играют на воде огни резаков и сварочных аппаратов.
«Для нас келп – это разменная монета, – подумал он. – Томас почти добрался до истины. Обрекая на гибель келп, мы выгадаем себе немного времени, а на заработанное время купим себе планету. Неплохой, в сущности, обмен».
Он принялся прохаживаться тем же коротким маршрутом – от стены к консоли и обратно… Попав на борт, девчонка таоЛини стала представлять собой слишком неопределенную переменную. Надо что-то делать.
«Бесы бы пожрали этого техника!» Оукс снова ударил кулаком по панели. «Ему надо было уговорить ее отправиться в Первую, а не отпускать на борт. Что этот придурок – подумать не может минуту? Или я все за них решать должен?»
Он знал, что Мердок борется за власть на орбите с Ферри, но те, в конце концов, оба были людьми Льюиса. Пусть он с ними разбирается. В конечном счете это он во всем виноват.
– Пока они не перейдут дорогу кэпу, – проговорил он, тыча пальцем в свое отражение в плазовом окне.
И словно в ответ на этот жест, зеркало залива позади отражения подернулось мелкой, мерной рябью.
Интонация – это свойство языка. Она способна передавать тончайшие оттенки восторга или ужаса, сущность общественных и культурных процессов. Таковы световые узоры келпа, такова песнь дирижабликов.
Ваэла просматривала голозаписи Керро Паниля в детстве. В тесной учебной комнате, куда посадила ее Хали Экель, было тихо, слышались только голоса из фокуса проектора. Кресло было совсем примитивным – кусок ткани, натянутый на стальной каркас, – но к подлокотнику был примотан дистанционник от проектора. Синеватые лампы светили слабо, чтобы увеличить разрешение проекции. Когда записанные голоса утихали, отчетливо слышался шелест воздуха в вентиляции.
Ваэле постоянно приходилось отворачиваться, чтобы приложиться губами к патрубку корабельного сосца. Одной рукой она поглаживала вздувшийся живот. Ей казалось, что она почти ощущает, как на глазах растет в ней плод, но девушка старалась не думать об этом. Всякий раз, как она заново осознавала то неведомое, что прирастало в ней, Ваэла вздрагивала от ужаса – и в тот же миг это чувство гасло, словно притушенное кем-то.
Комнату переполняло одиночество. Ваэла не могла отделаться от ощущения, что ее удерживают от общения со внешним миром. Натали делали это намеренно.
Судорожные движения ее головы диктовал мучительный голод. Ваэла ела жадно и сгорала от стыда. Хали Экель не объяснила ей, ни зачем в таком странном месте сосец, ни почему Корабль питает ее, Ваэлу, отказывая в окормлении другим. Время от времени ей хотелось встать и уйти, но даже это желание подавлял чуждый рефлекс. Ей оставалось только сидеть и смотреть на юного Паниля.
Сейчас голопроектор показывал мальчика спящим в каюте. Если верить регистру, Керро в то время было двенадцать стандартных анно, но кто делал запись – сведений не сохранилось.
В каюте задребезжал динамик внутрикорабельной связи, разбудив Керро. Мальчик вскочил, потянувшись спросонья, потом выкрутил регулятор освещенности, другой рукой одновременно протирая глаза.
Каюту наполнил голос Корабля, чудовищно ясный:
– Прошлой ночьстороной ты заявил, что ты в родстве с Богом. Почему ты спишь? Боги не нуждаются во сне.
Керро пожал плечами, глядя в динамик, откуда доносился голос. – Корабль, а Ты когда-нибудь потягивался сколько можешь и зевал?
Ваэла затаила дыхание от такой дерзости. Детский вопрос граничил с богохульством.
Ответа не было долго. Керро ждал – так не по-детски терпеливо, что Ваэла удивилась.
– Ну? – поинтересовался он наконец, мальчишески довольный своей логикой.
– Извини, юный Паниль. Я кивнул, но ты, верно, не заметил.
– Как ты можешь кивнуть? У тебя же нет головы, чтобы положить на подушку.
У Ваэлы дух захватило. Мальчишка бросал вызову Кораблю только потому, что тот поставил под сомнение родство Керро с Богом. Она ожидала ответа, не зная, что услышит сейчас.
– Возможно, голова, которой Я киваю, и мышцы, что Я растягиваю, просто находятся вне твоего поля зрения.