Ящик водки. Том 1

Кох Альфред Рейнгольдович

Гэлбрейт, Ростоу и пр. гаврики родили эту теорию как реакцию левой профессуры на укрепление коммунистического блока. Главный тезис этой теории был капитулянтским — Совок вечен, значит, надо с ним как-то уживаться. Отсюда, потом появился «социализм с человеческим лицом» и паскудная «рой-медведевщина».

К моменту появления Сахарова как активной политической фигуры, т.е. в 70-х, эти идеи уже подванивали, а в 80-е, под ударами неоконсерваторов, они уже были прочно похоронены и даже не смердили.

В этом отношении Сахаров был неисправимый шестидесятник. Как, впрочем, и Горбачев.

Кстати, о Горбачеве в связи с Сахаровым есть

один пикантный эпизодик.

Рабочая запись заседания Политбюро ЦК КПСС 29 августа 1985 года

«…Че бри ко в. …По мнению специалистов, если Сахарову дать лабораторию, то он может продолжить работу в области военных исследований. Поведение Сахарова складывается под влиянием Боннэр.

Горбачев. Вот что такое сионизм!..»

Ветеран Великой Отечественной войны, лейтенант медицинской службы, имеющая ранение, Елена Георгиевна Боннэр — агент мирового сионизма! А что, мысль достойная автора перестройки и нового мышления. Ну да бог с ним. Мы сейчас не об этом.

Сейчас мы о Сахарове. Да, взгляды, даже по тем временам банальные, затрапезные какие-то. Мы уже к тому времени читали книжки и похлеще. Тот же Солженицын, например.

Но ведь чем-то меня Сахаров тронул. Какую-то струнку в моей цинической душе задел. Чем же?

Попробую ответить. С высоты сегодняшнего дня это сделать проще. Во-первых, потому, что сам стал умнее. Во-вторых, потому, что прочитал его «Воспоминания» и многие вещи, которые тогда только чувствовал на уровне интуиции, сейчас начал понимать.

Прикосновение первое

Во-первых, какая-то невероятных масштабов скромность. Причем скромность не только чисто бытовая, но и скромность на уровне эмоций. Он как бы стеснялся своих чувств. Боялся показать людям свои переживания. Считал, что публике это не должно быть интересно. Вот как, например, он описывает свою первую любовь.

«…Для контроля своих определений я отдал какое-то количество сомнительных образцов в химическую лабораторию. Некоторые из этих анализов поручили Клаве. То ли по неосторожности, то ли из-за неисправности вытяжного шкафа она отравилась сероводородом. Этот инцидент послужил одним из толчков к нашему сближению зимой 42/43 года.

(Д. Сахаров. Воспоминания. Глава 4. «На заводе в годы войны».)

Это все. Каково? Так описано событие, которое определило его семейную жизнь на многие годы. Эта женщина подарила ему троих детей, которых он сильно любил.

Вы думаете, что его, двадцатилетнего юношу, не обуревали страсти? Ошибаетесь. Наверняка обуревали. Просто он думал, что неприлично показывать людям свои переживания. Некрасиво это. Людям неинтересно, а ты лезешь со своими эмоциями. Люди будут просто из вежливости читать.

Или вот как он описывает там же свое поступление в аспирантуру.

«…В конце декабря 1944 года мне пришел вызов в Москву в ФИ АН, к известному физику-теоретику Игорю Евгеньевичу Тамму, для экзаменов в аспирантуру. Вызов был послан после того, как мой папа обратился к Игорю Евгеньевичу с соответствующей просьбой (тогда же я послал свои работы). И.Е. знал папу еще с 30-х годов и относился к нему с большим уважением и доверием…»

Вот как бы обычный человек описал это событие. Он бы написал правду. Мол, я послал Тамму свои работы. Тамм прочитал, обалдел и срочно вызвал меня в аспирантуру, несмотря на

то что шла война и я нужен был на оборонном заводе с изобретенными мною приборами контроля качества снарядов.

Но человек такой патологической скромности, как Сахаров, этого написать не мог. Физически. Не мог — и все. Он, наверное, подумал — как это я напишу, что Тамму понравились мои работы? Еще решат, что я хвастаюсь, какой я талантливый и умный. Нет, лучше я напишу, что я поступил в аспирантуру по протекции. Читатель меня поругает, скажет, и Сахаров такой же, как все, но зато никто не скажет, что я хвастун и страдаю манией величия. Наговорить на себя — это правильно, сказать как есть, то есть назваться великим ученым — нескромно, нельзя. Нельзя до чесотки, до судороги. Вот нельзя, и все.

Третий эпизод. Как Сахарова включили в группу, которая занималась оборонной тематикой.

«…Что касается моей кандидатуры, то до меня дошел рассказ, что якобы директор ФИАНа академик СИ. Вавилов сказал:

— У Сахарова очень плохо с жильем. Надо его включить в группу, тогда мы сможем ему помочь…»

Ну вот нормальный человек будет это рассказывать? Что его по блату включили в привилегированную группу для того, чтобы помочь решить жилищный вопрос? Нормальный — нет. А Сахаров — да.

Берия, зная о его таланте и его работах, лично просил включиться в оборонные исследования. Берия. Лично. Сам. Просил (!). Вам это понятно? Вам понятно, а ему говорить об этом — нескромно. Лучше я себя унижу и расскажу, что по блату. Как вам этот исусик? Вот уж воистину «царство мое не от мира сего».

Я, когда учился в Питере, часто сталкивался в среде старой профессуры с подобным поведением. У меня мой научный руководитель был схожего склада. В любом помещении старался затеряться, исчезнуть, не попадаться никому на глаза. Уступал место даже студентам. Кланялся всем, как китайский болванчик. Скромный был — не передать. Я только через год работы с ним узнал, что он на равных с Канторовичем (лауреат Нобелевской премии). Это целая этика, теперь уже утерянная. Ее очень коротко и образно определил покойный академик Панченко, наш питерский гуру: жить надо незаметно.

Прикосновение второе

Во-вторых, масштаб духовного перерождения Сахарова. Вот не дал бог таланта описать это. Так сошлюсь на великих.

«…Создатель самого страшного оружия XX века, трижды Герой Социалистического Труда, как бывают генеральные секретари компартий, и заседающий с ними же, допущенный в тот узкий круг, где не существует „нельзя“ ни для какой потребности, — этот человек, как князь Нехлюдов у Толстого, в какое-то утро почувствовал, что все изобилие, в котором его топят, есть прах, а ищет душа правды, и нелегко найти оправдание делу, которое он совершает.

…Уже тут мы узнаем ведущую черту этого человека: прозрачную доверчивость, от собственной чистоты… Как ребенок не понимает надписи «эпидемическая зона», так беззащитно побрел Сахаров от сытой, мордатой, счастливой касты — к униженным и оскорбленным. И кто еще мог это, кроме ребенка? — напоследок положил у покидаемого порога «лишние деньги», заплаченные ему государством «ни за что», — 150 тысяч хрущевскими новыми деньгами, 1,5 миллиона сталинскими…»

(А.И. Солженицын. «Бодался теленок с дубом». Третье дополнение. Декабрь 1973 года).