Ящик водки. Том 1

Кох Альфред Рейнгольдович

— А секс?

— Секс? (Свинаренко задумался.) Ну, видимо, им оставался только секс по сотовому телефону.

— Но так ты не достигаешь оргазма.

— Ну, не достигаешь. Только зачем ты дискутируешь со мной, если эта теория Циолковского? Я сам ее, может, не разделяю.

— Я с тобой не дискутирую, я уточняю параметры теории. Я-то не читал Циолковского.

— Так, по его теории, вот человек-то низшей расы и не получил бы удовольствия от жизни в колбе без яиц и вообще без всего. Чистый разум.

— Тогда, боюсь, что и я принадлежу к низшей расе.

— Даром что ариец.

— А это легко определяется — высшая или низшая. Не хочешь в виде шарика летать — значит низшая. Я думаю, и ты низшая.

— Не знаю, я

в шарике не пробовал. Так вот я, вместо того чтоб пойти на немецкий праздник — причем не в виде мозга в колбе, а в виде юноши со всеми органами, — вместо того чтоб пойти в пединститут на праздник разврата — я сижу и жду, когда мне принесут полосы на подпись. То есть я отмечал праздник практически как мозг в колбе, причем на родине великого мечтателя. И сидел я долго, потому что никто не знал, как хоронить Брежнева — и как об этом извещать народ. Обком комсомола затребовал инструкции в обкоме партии, те — в ЦК. А там говорят — мы тоже не знаем, перезвоните нам часа в два ночи. Так они подняли архивы «Правды» за 53-й год — это был последний случай похорон действующего главы СССР — и оттуда слизали весь макет. Значит, рамка черная во всю полосу, и отклики трудящихся, что они скорбят и потому перевыполнят план, а партия еще теснее сплотится вокруг ленинского ЦК. Идиотизм, в общем, такой, что сегодня в это трудно поверить… Короче, это кончилось в пять утра. Ну, куда уж ехать? Там весь разврат, наверное, закончился. Я подумал: «Пожалуй, я сегодня уже чужой на этом празднике жизни».

— Человек и сам помер, и тебя поститься заставил. А у меня была такая история. Я никого не трогаю, пришел с института, мету двор, починяю, как говорится, примус, и тут ко мне подходит моя бригадирша с постной мордой и говорит: «Сейчас флаги будем ставить». В такие дырочки, знаешь? На домах были такие фиговины. И в них втыкали. А сама процедура не так трудная, как нудная. Потому что этих дырочек до хрена, этих флагов до хрена…

— Вы с бригадиршей занимались типа имитацией секса — засовывали флаги в дырочки…

— Меня бригадирша использовала как грубую мужскую силу.

— Во-во.

— Я должен был флаги таскать и лестницу, а она уже сама по лестнице забегала и эти флаги втыкала.

— Если б она знала, что за ней лестницу таскает будущий бывший вице-премьер, она б точно навернулась с той лестницы…

— Я снял с себя всякую ответственность и исполнял роль вьючного животного. Тащил лестницу и флаги. А бригадирша разукрашивала наш микрорайон по заданию райкома партии. Потом я с удовольствием смотрел телерепортаж про похороны. Мне очень понравилось. Ну не то, что гроб уронили, а вообще. Мы накупили с ребятами пи-и-и-ва, с-е-е-ли… Старик порадовался бы, если б нас увидел.

У Соловьева в фильме «Черная роза — эмблема печали, красная роза — эмблема любви» есть сцена, когда в дурдоме смотрят похороны Брежнева. Очень сильная сцена. Советую посмотреть. Мы тогда очень похоже посидели.

— Что пили? «Битбургер» твой любимый?

— Не-не-не. Это «Жигулевское» было, без этикетки, где на пробке были выбиты цифры.

— Я и сейчас иногда «Жигулевское» покупаю — у него такой горьковатый вкус. Вкус, знакомый с детства [В детстве каждое лето я проводил в Жданове, у моря. Там жили мои дед с бабкой, по материнской линии — Иван Мацуев и Вера Ковалева. Дед, пролетарий и фронтовик, любил выпить. Помню, мы шли домой из гостей, он шатался и молча выслушивал ругань жены. Он был весьма покладистый и деликатный человек. Наутро после пьянки вел себя безупречно и начинал издалека: «Бабушка, дай рубль, а то внучок пива просит». Она давала, куда ж деться, и мы шли в пивную. Это был простенький стояк. Дед сверху вниз подавал мне блюдце с сушками, с кусками крупной соли на них и разрешал отхлебнуть пены с верха кружки. По прошествии 40 лет я замечательно помню слегка горький вкус густой пены и пронзительную соленость кристалла, намертво прилепленного к полированной

поверхности маленького каменного бублика. Еще помнится чувство удивительной безмятежности, которое я испытывал с дедом в этих пивных походах. Он точно меня любил всерьез — вот, спешил поделиться со мной какими-то важными радостями жизни.

Еще дед Иван при мне презрительно комментировал официоз, пытался разъяснить понятия. До меня это доходило тяжело — еще долго в битве за меня побеждал мой партийный отец…]. Настоящее пиво.

— Ты мне рассказываешь? Я-то вообще в Жигулях вырос. С 1969 по 1978 год прожил в городе Тольятти Куйбышевской области. Это был очень сильный опыт. Автозавод еще строился, и город вместе с ним. Грязища непролазная. Народу понаехало — со всего Союза, за жильем. Русские, татары, мордва, чуваши, хохлы. На весь город — один кинотеатр. Культур-мультур — ноль. Я был единственный в Автозаводском районе мальчик, который окончил школу без троек. Любимое развлечение — драки квартал на квартал. Дрались вусмерть. Обрезками водопроводных труб, велосипедными цепками. Меня предки сдуру, т.е. не подумав, определили в музыкальную школу. Можете себе представить: среди такой «мужской» атмосферы бредет подросток с папочкой для нот. Да и фамилия какая-то не такая. Били каждый день. Пока я не бросил музыкалку и не записался в секцию самбо. Стало полегче. Как вспомнишь, так вздрогнешь. После школы полкласса сразу село. Некоторые уже вторую и третью ходку имеют. Некоторые в земле сырой. Меня господь сподобил поступить в Ленинградский финансово-экономический институт.

— А сейчас пьешь «Жигулевское»?

— Я — с удовольствием, конечно!

— Вот смотри, в 1982 году наметилась вся твоя дальнейшая жизнь.

— Да ничего там не наметилось.

— Нет, ты смотри. Во-первых, ты начал делать бабки, вон шабашил и дворничал. Второе, ты был причастен к государственным делам.

— Как это?

— Ну, государственные флаги на улицах развешивал. И третье: наведение порядка в стране. Для начала с метлой, в одном отдельно взятом питерском квартале… Слушай, ты там ничего тогда не приватизировал?

— Нет, в то время не давали. Дефицит был большой на приватизацию. Эх, как вспомню нашу квартирку на улице Красной Конницы, ныне Кавалергардская, — рядом со Смольным! Квартира коммунальная, крысы бегали… Пол проваливался, сырость. Окна во двор-колодец. Там было весело… У меня был сосед, мальчик, он в ПТУ учился. Правда, редко ходил туда, чаше косил. Решив, что является крупным гитаристом, он поставил себе звукосниматель на гитару, подсоединил ее к мощному динамику — и разучивал песню «Земля в иллюминаторе».

— Это он сочинил?

— Нет, сочинил кто-то другой. А он только разучивал. С утра, так часиков с десяти, он начинал распевку. Сто заходов подряд: «Земля в иллюминаторе, Земля в иллюминаторе, Земля в иллюминаторе, Земля в иллюминаторе» и так далее. Жена уже с ума сходила. Она говорила ему — ну прекрати, хочешь, я тебя покормлю.

— Чья жена?

— Моя.

— Вот эта же самая, что сейчас?

— Ну конечно, у меня одна-единственная жена.

— А как так получилось? У всех много, а у тебя одна.

— Ха-ха-ха. Пускай я буду хоть в этом оригинален. Это я так перед вами выделываюсь. Ха-ха-ха.

— А на самом деле, если не выделываться — ты чего бы хотел?

— В нынешней демографической ситуации, да и социальной я — за многоженство.

— Многоженство последовательное — или параллельное?

— Э-э-э… Параллельное. Я считаю, что жен бросать нельзя. Если уж приперло, любовь-морковь там, то можно просто параллельно с ними заводить других жен. Но поскольку теперешняя мораль протестует, то придумана какая-то идиотская система смены жен. А что с предыдущей делать? На помойку выбрасывать, что ли? Нельзя. Если она нашла себе какого-то кавалера, хорошо. А если не нашла? Тоже мне, взяли моду — жен бросать. Должен тащить до конца, до смерти. Я считаю. Понимаешь, да?