Ясень и яблоня. Книга 2: Чёрный камень Эрхины
Шрифт:
– Ах, как хорошо все сложится! – смеялась вечером Хильда, когда он ей об этом рассказал. – Твоя сестра – Хильда. Твоя первая жена была Хильдвина. А вторая жена будет Хильдеборг. Ты прямо как нарочно подбирал!
– Судьба моя – битва, и жена моя – «битва»! [13] – с суровой торжественностью ответил Бергвид. – Так судили мне боги.
Неизвестно, насколько Бергвид нравился как жених самой йомфру Хильдеборг, он ее об этом не спрашивал. Ему даже в голову не приходило поинтересоваться этим: девушка должна принимать отцовскую волю, а если она настоящая дочь конунга, то и в мыслях не станет противиться тому, что почетно и разумно!
13
Имя
Йомфру Хильдеборг и не противилась. Хотя едва ли этот замысел очень ее вдохновлял. Как девушка умная и наблюдательная, она не могла не замечать, что Бергвид легко и быстро напивается каждый вечер. Что наибольшее удовольствие ему доставляет разговор о старых обидах его родителей. Что во время ежедневных упражнений его хирдманы не смеют одолевать его: не то чтобы не могут, а именно не смеют, удерживают оружие, не позволяя клинку коснуться конунга. Торвард Рваная Щека такой почтительности проявлять не станет.
А еще она, похоже, знала, что свою жизнь от трех до восемнадцати лет Бергвид сын Стюрмира провел в рабстве.
– Ты должна знать, что мой брат Бергвид не выносит упоминаний о рабстве! – утром в девичьей просвещала ее Хильда. Она уже воображала пышную свадьбу, на которой она сама, нарядная и прекрасная, как валькирия, положит молот на колени невесте и получит в ответ упоительно роскошные подарки! – Он же не виноват, что его захватили, когда ему было всего три года, а он потом даже и не знал, кто он такой, наша мать сказала ему, только когда ему было уже восемнадцать. Вот за это он хочет отомстить фьяллям больше всего, только говорить об этом не любит, ты уж лучше его не спрашивай!
– Но когда скрываешь что-то от самого себя, эта боль точит и разрушает душу изнутри. – Йомфру Хильдеборг покачала головой. – И этот скрытый яд отравляет все твои новые начинания, делает неудачным каждый новый день. Чтобы одолеть врага, нужно сначала открыть глаза и его увидеть. А если ты даже не смеешь на него взглянуть, то он убьет тебя, несомненно. А страх и стыд – такие же враги. Нужно увидеть их, признать их существование – а потом изгнать. Ведь изгнать можно только то, что существует на самом деле. А он не желает их признавать, и оттого они владеют им. Печально, что Бергвиду хёвдингу пришлось в юности пережить такое унижение. Но если он до сих пор себя стыдится, значит, он не освободился по-настоящему.
– Может быть! – Хильда пожала плечами, не слишком огорчаясь. – Я вот ничуть не стыжусь, что родилась от матери-рабыни! Зато она была из рода Лейрингов, знатнейшего на Квиттинге, и род Ночного Волка, из которого происходил мой отец, Вебранд Серый Зуб, тоже в Граннланде не из последних! А Бергвид стыдится, и тут я ничего не могу поделать. Я ему говорила, что это глупо, но он только злится!
– Говорить бесполезно. – Йомфру Хильдеборг продолжала прясть, раздумывая, точно норна над нитью новорожденного. – Он сам должен понять… Должен уметь по-другому взглянуть на все это. Увидеть врага в лицо… и понять, как этого врага сделать своим другом.
– Ну, друзей он никогда не умел заводить! – Хильда махнула рукой, не очень-то вникая. – Он для этого слишком гордый. Вот я в моем будущем доме буду приветливо и с почетом принимать всех, откуда бы они ни были! Но ты лучше не говори ему про все это, а то он опять взбесится! Если ему только напомнить… Ну, тогда вообще все может развалиться.
Не слишком обнадеживающий совет невесте перед обручением. Йомфру Хильдеборг последовала ему: она ничего не говорила Бергвиду прямо, но в этот вечер, вместо полюбившейся гостю «Песни о Вадараде», предложила сказителю исполнить «Песнь о побеге омелы».
– Доброго Бальдра стали тревожить зловещие сны, предвещавшие опасность для его жизни, и он поведал об этом асам, – начал тот рассказывать.
Хоть все и знали сагу о гибели Бальдра, но слушали с тем же благоговением, с каким наблюдают приход осени, а за ним весны. О том, как богиня Фригг взяла со всего живого и неживого клятву не причинять вреда Доброму Бальдру, кроме веточки омелы, которая была еще слишком мала, чтобы что-то понять. Как Локи раздобыл эту веточку, едва лишь она подросла, сделал из нее стрелу и всунул в руки слепому Хёду, чтобы тот метнул ее в Бальдра: ведь тот теперь неуязвим. Так пал Добрый Бальдр, пронзенный насквозь, но Хель согласилась отпустить его назад, если все живое и неживое будет оплакивать его. Но и тут помешал Локи, приняв облик великанши и отказавшись плакать. И те слова, которые Один шепнул мертвому своему сыну, лежащему на погребальном костре, навеки останутся тайной…
– Не могу понять: зачем Локи-то все это понадобилось? – Дослушав, Хильда пожала плечами. – Чем ему-то навредил Добрый Бальдр? Разве ему не нравится, чтобы весна была?
– Все еще сложнее или проще, если знать, кто же на самом деле Локи, – ответила ей йомфру Хильдеборг, не отрываясь от шитья. Не только Гуннору, но и среднюю дочь Эйрёд конунг посылал учиться к могучим колдунам.
– Кто же? – На личике Хильды, как и многих гостей, было написано изумление. – Кто же он на самом деле, кроме как Локи? Куда уж хуже-то?
– Локи и Один – одно и то же, только разные стороны божества, как тьма и свет, – пояснила йомфру Хильдеборг и почему-то глянула на Бергвида. – Ведь если бы не было тьмы, откуда мы знали бы свет? Как могли бы любить его и радоваться ему, если бы нам не с чем было его сравнить? Не будь в мире тьмы, мы не видели бы света, а не будь света, не знали бы тьмы.
– Но зачем тогда Локи вредил Одину? Если они – одно?
– А вредил ли?
– Но как же! Погубил его любимого сына!
– Но разве ты не помнишь «Прорицание»? «Горе забудется, Бальдр возвратится…» После кончины старого мира и возрождения нового юный Бальдр станет старшим на престолах богов. Воины Асгарда погибнут в битве с чудовищами, а Бальдр в подземельях у Хель останется невредим. И выйдет, как солнце из туч, когда младшие боги одолеют чудовищ.
– Видно, это-то Один и сказал ему на костре! – сообразил Вильбранд хёвдинг, с уважением глядя на умную дочь конунга. – Чтобы он не слишком горевал, что пришлось ему умереть молодым!
– Может быть, и так! – Йомфру Хильдеборг улыбнулась. – Ты знаешь, хёвдинг, осенью зерно бросают в холодную землю, и оно тоже вправе жаловаться, что его хоронят, когда оно могло бы оставаться на свету. Но придет зима, и земля укроет зерно от морозов. А когда настанет весна, оно прорастет и выйдет к свету – обновленным и умноженным в тысячи раз. Так и Бальдр: он погребен, как зерно в землю, чтобы там пережить зиму и выйти на свет в новой славе, когда опасность минует. И это сделал Один – или Локи, то есть злобная его сторона, все равно помогающая целому делать нужное дело. В этом и заключена сила Одина: он объединяет противоположности и дает им жизнь как частям третьего, высшего целого. И может быть, – при этих словах она вдруг прямо посмотрела на Бергвида, и он отчего-то вздрогнул, поймав ее взгляд, – если человеку в юности пришлось пережить тяжелые испытания и даже считать себя как бы заживо погребенным, в этом было не зло, а неведомое ему благо. Останься беспомощный ребенок на виду – и зима неизбежно погубила бы его. Но во тьме и безвестности он пережил зиму, как зерно переживает в земле. И вот настала весна. Можно ли роптать на судьбу тому, кого она уберегла от погибели?