Ясновидящая, или Эта ужасная «улица»
Шрифт:
— Встань! Кобыла! Ишь развалилась! — вдруг взорвалась Вера Семеновна. — Тебя что, поведению никогда не учили?!
— Товарищ Красилина, так нехорошо! — тихонько сказала ей Клобукова.
Нюра и Федя на этот раз встали, и участковый продолжал:
— Ну так какой же будет ваш ответ?
Ответа не последовало. Все ребята молчали.
— Значит, разговор окончен? Так вот, имейте в виду, ваших родителей я насчет дальнейших действий со стороны органов милиции предупредил, а теперь всего хорошего! — Он повернулся
— Вы нас простите, товарищ Сергеев! — сказал Красилин-старший. — У вас небось и без того хлопот…
— Что поделаешь, служба!
Участковый тоже ушел.
— Пошли, Вера! — сказал Красилин и взял жену под руку, но та не спешила уходить.
— А с тобой, Нюрка, мы еще потолкуем!
— Потолкуем, маманя, потолкуем! — пристально глядя на нее и скрестив руки на груди, процедила Нюра.
— Тьфу! — сказала Красилина и удалилась с мужем.
Мария Даниловна тоже сказала несколько соответствующих слов Матильде и пошла было к домоуправлению, но вдруг услышала взволнованный голос:
— Мария Даниловна! Минутку вы можете мне уделить?
Управдом остановилась. К ней подошла Антонина Егоровна. Подбородок ее подрагивал, в то же время тонкие губы улыбались, и в глазах светилась какая-то странная веселость. В руках она держала небольшой лист бумаги.
— Мария Даниловна, я вам вот что хотела сказать, — продолжала она возбужденно. — И вы, товарищ Закатов, и вы, товарищ Клобукова, прошу вас, на минуточку подойдите сюда! Я думаю, что это вам будет интересно.
Закатов и Клобукова подошли. Ребята за ними не последовали, но притихли и навострили уши.
— Так мы слушаем вас, — сказала Клобукова.
Подбородок Антонины Егоровны по-прежнему дрожал, губы улыбались и глаза поблескивали.
— Вот послушайте, какую телеграмму я сейчас получила.
Клобукова, Закатов и Мария Даниловна переглянулись.
— А именно? — сдержанно спросил Закатов.
— Значит, телеграмму вот такого содержания, — уже совсем громко, забыв, что ее слушают дети, провозгласила Антонина Егоровна: — «Встречайте Валю завтра в двадцать восемнадцать. Вагон девять!»
Взрослые молчали, слегка оторопев.
…Тут опять надо вернуться немножко назад.
Антонина Егоровна вела себя очень сдержанно на собрании, но ушла она с него в состоянии, которое называется стрессом. Ее била нервная дрожь. Хотя участковый и опроверг чудовищную клевету, возведенную на ее внука, она чувствовала, что кое-кто из собравшихся продолжает верить этой клевете, а другие, если и не верят, все же считают Лешу самым отпетым и дурно влияющим на других. Поднявшись на второй этаж, она увидела девушку с кожаной сумкой через плечо, которая стояла перед дверью ее квартиры.
— Вы ко мне? — спросила Антонина Егоровна.
— Телеграмма, — коротко ответила девушка.
Антонина Егоровна взяла телеграмму, увидела, что она из Ленинграда, и сердце ее радостно дрогнуло. Несколько дней тому назад три бабушки сговорились по телефону с родителями Вали об организации встречи двух закадычных друзей, но Валя был простужен, и эту встречу пришлось отложить до его выздоровления. Все междугородные переговоры велись в строжайшем секрете от мальчишек, чтобы преподнести им сюрприз. Было условлено, что Валя узнает о своей поездке в Москву лишь вечером накануне отъезда, а Леша получит телеграмму за день до его прибытия.
Антонина Егоровна расписалась в получении телеграммы и вскрыла ее. Так и есть! Валька приезжает! Возбуждение гневное сменилось возбуждением радостным, вернее, оба эти чувства как-то перемешались в голове Антонины Егоровны, и она спустилась во двор, плохо сознавая, зачем это делает.
— Так! — сухо сказал Закатов. — Приезжает Валя. А какое отношение это имеет к нам?
— Я тоже чего-то недопонимаю, — пробормотала Клобукова.
— Сейчас поймете! — еще звонче сказала Антонина Егоровна. — Надеюсь, вам известна древняя поговорка: «Скажи мне, кто твой друг, и я скажу тебе, каков ты сам».
— Разумеется, — сказал Закатов.
— Так! Ну а дальше? — сказала Мария Даниловна.
— А дальше будет следующее, — с воодушевлением провозгласила Антонина Егоровна. — Когда вы увидите этого мальчика, изысканно-вежливого, всегда чистенького, опрятного, влюбленного в книги, тогда вы спросите себя: а может ли подобный мальчик дружить с таким чудовищем, каким был обрисован некоторыми Леша Тараскин?
— Рад за вас, — по-прежнему сухо сказал Закатов.
— Может, под его влиянием ваш Леша немножко исправится, — заметила Клобукова.
Антонина Егоровна заулыбалась еще шире:
— Именно для этого, Мария Даниловна, мы его и пригласили. Мальчишка оказывает удивительно благотворное влияние на Алексея. Удивительное!
У Антонины Егоровны в эту минуту как-то вылетело из головы, что ее робкий Леша в присутствии Вали смелел, а посему иногда приходил домой с синяками, что ее Леша благодаря Вале побывал в милиции при Ленинградском вокзале, забыла Антонина Егоровна и другие Валины «художества». Сейчас она помнила только его исключительную благовоспитанность.
— Может, и на других благотворно повлияет, — проговорила Клобукова. Она сказала так, лишь бы что-нибудь сказать, но Антонина Егоровна и это замечание подхватила с прежним энтузиазмом:
— Возможно! Возможно! Главное, вот что интересно! Этот мальчонка… ну… совершенно не переносит хулиганов. Он одного из таких собственными руками в милицию приволок.
О том, что Валя обварил голову одному из хулиганов горячей кашей, Антонина Егоровна забыла упомянуть.
— Прямо-таки дружинник, — опять-таки из вежливости сказала Клобукова.