Ят
Шрифт:
– Чтобы меньше платить…
– Как сказать, – вмешался продавец, – бывает, и заплатишь немного, и зло кажется небольшим… Вроде ничего, жить можно. А потом оно вдруг начинает расти, и становится большое-пребольшое. Поэтому сразу не угадаешь, какое большое, а какое маленькое. Надо брать проверенные вещи, хорошо знакомые…
– Из двух зол обычно выбирают третье, – пробормотал кто-то за моей спиной, но когда я обернулся, никого не увидел. Кто бы это мог быть? Гид? Да нет, вон он стоит, рядом с Томом… И голос совсем не похож.
– По-моему, – заметил Том, – со злом надо бороться, а не разводить
– Но-но, вы потише, – рассердился продавец, выходя из-за прилавка. – Не нарушайте свободу торговли, а то…
– Он прав, – вмешался Гид, – пойдём отсюда.
– И подальше! – выкрикнул нам вслед продавец.
Я ничего не сказал, и даже не плюнул. А мог ведь…
Гид чинно шёл рядом и что-то бормотал – извинялся за инцидент и давал необходимые пояснения и наставления: как вести себя в подобных ситуациях. Том слушал, а я нет. «Когда и если понадобится – спрошу Тома», – подумал я.
Задумавшись, я чуть не наткнулся на парня, тащившего три огромные коробки с чем-то весьма тяжёлым. Он остановился передохнуть, и стоял рядом с ними, тяжело дыша и вытирая пот со лба.
– Видеотехника? – заинтересовался Том, разглядывая наклейки на стенках коробок.
– Не знаю, – отозвался парень, продолжая вытирать крупные капли пота. Мелкие оставались или же появлялись вновь. – Мне сказали: что-то очень-очень хорошее…
– Молодой человек, – мягко вмешался Гид, – это, конечно, не моё дело, но, мне кажется, вас обманули. Более того, скажу грубее: вам наврали с три короба… Вы посмотрите на упаковку!
– Не может быть! – переполошился парень. – Неужели враньё?!
Он вскочил, содрвал липкую ленту со шва коробки и распахнул её, раскрывая створки.
Гид оказался прав: там действительно лежало враньё – чёрное, с отливающими синевой перьями.
– Кыш! – шуганул его парень.
Враньё разлетелось с хриплым карканьем.
– Ну, я им покажу! – рассвирепел парень. И решительными шагами направился к павильону, на фасаде которого крупно переливались разноцветные буквы «Павильон сильных чувств».
– Заглянем? – предложил Том.
– Давай, – согласился я.
– А тут его не может быть?
– СЖ, здесь? Вряд ли, – вмешался Гид.
– Почему?
– Но он же не чувство…
– Как не чувство? – возмутился Том. – Я ведь чувствовал… нет, давай зайдём!
И мы зашли.
Глава 5. В павильоне сильных чувств
…Гнев опалял. Даже через плотную асбестовую стенку мы чувствовали его дыхание. У Тома мгновенно закурчавились ресницы – как всегда бывает от сильного жара. И у меня так бывало в его возрасте, когда наклонялся близко к костру, глядя на пламя и стараясь рассмотреть танец огненных саламандр.
Парень бродил по залу магазина, но выбирал ли он что-нибудь на замену вранья, или же не успел выяснить отношения с продавцами, мы не присматривались. Не потому, что не хотели – нас отвлекли витрины. Вернее, привлекли к себе. Но от парня отвлекли.
Собственно говоря, особенно смотреть было не на что – так, ерунда: выстроился по ранжиру бронированный ряд внушительных контейнеров, стояли хитроумные сейфы усиленной конструкции, теснились керамические сосуды с залитыми свинцом крышками… «Уж не джинны ли там? – подумал я, вспоминая… да мало ли что можно вспомнить при взгляде на керамические кувшины с опечатанным горлышком – и «Тысячу и одну ночь», и «Старика Хоттабыча», и «Понедельник начинается в субботу», и… Но то были не джинны, хотя по силе своей многое из того, что мы увидели, вполне могло потягаться силой и с джиннами…
Стеклянные бутылки с прикрученными проволокой пробками наводили воспоминания о новогодних ночах, стальные пеналы с крышками завинчивающимися, или же притянутыми толстыми болтами, напоминали о лабораторных автоклавах. И, как бы им в противовес, рядом на полках отсвечивали, разноцветно переливались, изящные хрупкие бутылочки из стекла и хрусталя, покрытые инкрустацией.
«Инхрустальция», – подумал я, глядя на переливы узоров. Имелось здесь и что-то вроде отделов самообслуживания, где в открытых сетках-контейнерах лежали упакованные товары свободного доступа. Над ними на стене размещалась краткая аннотация, характеризующая товар. Но я не успел прочитать ни строчки: к нам спешил продавец, очевидно, угадав иноземных новичков-полкупателей, берущих товар с полок.
– Пожалуйста, пожалуйста, прошу сюда. Здесь самые свежие поступления. Только для вас и только у нас – сейчас и всегда-с!.. Да-с! Прошу! – и он провёл рукой, будто запаковывая всё видимое и собираясь передать его нам, но остановился на мгновение, ожидая, чтобы мы оттопырили карманы. Видя, что карман мы не оттопыриваем, губы не раскатываем, он передумал и вознамерился передать товар нам в руки. В надёжные руки. В наши надёжные руки – именно так выглядел его жест.
Мы молчали, но молчание его не смущало: он поступал, как опытный маклер, подающий товар всегда лицом и никогда изнанкой. Особенно потому, что лиц у товара имелось множество и, следовательно, какой стороной его ни поворачивай, товар подавался правильно.
«Интересно, будь на моём месте двуликий Янус или трёхликий Шива, как бы вёл себя продавец?» – подумал я.
– Вот, пожалуйста, извольте: гнев, ярость, ненависть, зависть, злоба… Особо рекомендую, – он снял с полки стальной хромированный контейнер, – ярость. Продаётся в герметичной упаковке усиленной конструкции.
Я взял коробку контейнера в руки. Она дрожала, вздрагивала изнутри, и как будто деформировала стенки – они то вдавливались, то выгибались наружу, слегка вибрируя.
Тому продавец протянул свинцовый цилиндр и веско отрекомендовал – вроде как «господин полковник»:
– Ненависть.
Ненависть тяжело плескалась в свинцовом сосуде.
– Это чёрная ненависть, – пояснил торговец, – самая страшная из существующих…
– Неужели берут и такую? – ужаснулся мой юный друг.
– Берут… Такую чаще всего. Светлой-то нигде не достанешь… не продают… Можно, конечно, попробовать эту разбавить… скипидаром, например, или древесным спиртом… но чернота всё равно останется, от неё не избавишься. Никак.
– Гм? – глубокомысленно протянул Том.
– А вот это, – продавец снял с полки чёрный флакон, и я понял, что чернота идёт изнутри, а сам флакон прозрачный, стеклянный. Но настолько плотная чернота сидела внутри, что сами стенки словно пропитались ею, – чёрная злоба.