Ят
Шрифт:
– Это тоска? – спросил Том.
– Тоска, – подтвердил дедок. – Зелёная. Зеленюшшая!
– А грусть? – без видимого соответствия, но с дальним прицелом поинтересовался Том. – Какая она?
– Согласно энтомологическому определению писателя Александра Грина, – вмешался я, печально провожая глазами улетающую бабочку и желая хоть как-то проявить эрудицию, чтобы она не заржавела от длительного неиспользования, – грусть – это пчела.
Старичок не возражал, он только кивнул в знак согласия и вновь повесил голову, разглядывая зелёное шевеление
– Как же тогда будет… – прошептал Том, – “грусть-тоска меня съедает”? У Александр Сергеича, а?
– Гибрид, наверное, – пожал плечами старичок. – Вроде пчелы и гусеницы одновременно – пчелусеница. Скрещённые, гибридизиованные. Возможно, что и с несколькими парами крыльев.
– А разве так бывает? – усомнился Том.
– Бывает. Спроси любого пчеловода.
– Значит, что тогда получается?
– Проще сказать, «искусан пчёлами», – пожал я плечами.
– Обидно за Пушкина…
– А что делать? На Ярмарке свои законы…
На очередном прилавке стояли эмалированные лотки, фотографические кюветы, плошки, наполненные чем-то розовеньким и неопределённым, густо дрожащим. Похожим на кисель.
– Стыд? – догадался я. Что-то ещё помню!
– Он самый, – подтвердил продавец.
– А на вкус какой?
– Кисленький…
– Нам этого не надо, – решительно произнёс Том. – Чего нам стыдиться-то?..
– А чего надо? Купите сомнения, – обратился к нам торговец, мимо которого мы провходили – собираясь войти в соседнюю частную лавочку: нам показалось, не без оснований, что он не предлагал того, что мы искали.
– Хы, да оно у тебя совсем червивое, – презрительно отозвался Том, едва взглянув через плечо. – Вон копошатся… фу, гадость!
Продавец обиделся.
– Это черви сомнения… Они составляют его необходимую принадлежность. Без червей сомнение не может считаться полностью настоящим. Как экологически чистые яблочки. Черви сомнения являются показателем высочайшего качества сомнения!
– Как у сыра «рокфор»? – уточнил Том. – Но там они дырки прогрызают, а тут?..
– Они будут грызть вас, и вы никогда не успокоитесь на достигнутом. Будете стремиться всё к новому и новому и постоянно сомневаться во всём…
– Надо ли сомневаться? – усомнился я.
– Так что: и на месте спокойно не посидишь? – удивился Том. – Зачем оно?.. Впрочем, одного червячка я бы, пожалуй, взял, поменьше. Только чтобы он не грыз слишком часто. Чтоб не давал успокаиваться, но и не так, чтобы места себе не находить.
– Вам завернуть? – обрадовался продавец.
– Попозже. Мы к вам ещё завернём. Тогда и вы завернёте.
Глава 10. Улыбки и гримасы
Вывеска, бросившаяся нам в глаза – пришлось зажмуриться, чтобы не повредить зрение – выглядела не очень оригинально и, наоборот, очень знакомо, особенно мне. Тому она, пожалуй, могла показаться новой, но я хорошо помнил минувшее недавно: «Улыбки разных широт». Рубрика кубрика. Или кубика Рубика.
Висела
Он закрыл дверь на замок, а замок положил в карман.
– Так-то надёжнее, – подмигнул он, – кто откроет замок, если он у меня в кармане?
– Логично, – кивнул я краем уха, им же слушая разговор Тома с Гидом:
– Имеется в виду широта – ширина – улыбки, или же географическая широта места, на которой улыбка появляется? – интересовался Том. – Или ширина лица? А до улыбки или после?
«Вот она, современная прагматическая молодёжь! – подумал я. – Всё-то им надо разжевать да рационализировать».
– Давайте спросим продавца, – загадочно ответил Гид. Что особо загадочного я услышал в его ответе, я не смог понять. Мне так показалось из-за того, что я слушал краем уха. А может, Гид решил поиграть в загадки.
Продавец оказался словоохотливым, но отнюдь не словоулыбчивым, хотя и улыбкоохотливым – как выяснилось в дальнейшем. Не охотоулыбчивым, а именно улыбкоохотливым. Во всяком случае, слова его не улыбались, что нам показалось немного странным…
Он пустился в длительные рассуждения о сравнительных характерисчтиках улыбок: он знал их наперечёт, отпускал немалые шутки – впрочем, не слишком далеко: они бегали вокруг него, как собаки на поводках – словом, всячески старался выжать из нас хоть малюченькую улыбку. Но мы, видя его подкислённое лицо, стоически стискивали губы, не позволяя им дрогнуть в стороны.
Потом он не выдержал и принялся упрашивать и умасливать. Причём умасливал настолько сильно, что я ощутимо заскользил по тротуару. Ноги начали разъезжаться, и я вспомнил хрестоматийную корову на льду.
– Всего одну улыбку! – умолял продавец, – Одну-единственную! Ну что вам стоит? Одна улыбка – и я счастлив!
Нет, если бы он не скорчил откровенно дикую рожу – я успел подумать, что он учился у лучших клоунов мира, а, может, и у самого Мистера Смеха (смотри у Александра Беляева) – он бы ничего не добился. Но я не выдержал и… послал ему улыбку. В синем конверте – у меня как раз завалялся один в кармане.
Продавец сразу схватил её и спрятал, бормоча:
– Спасибо, спасибо, большое спасибо… – конверт он тоже спрятал, в другой карман.
Но сами «спасибо», включая и «большое», показались мне не более чем пустыми оболочками, пустышками: содержание в них отсутствовало. Я долго раздумывал: брать ли? Для чего: всучить кому-нибудь? Так сколько с ними таскаться придётся, никаких прибылей не захочешь. Я немного подумал, взвесил их в руках – и пустил по ветру.
– Зря вы так, – сказал Гид, – он её высушит.
– Кого? – не понял я.
– Вашу улыбку. А потом продаст. Думаете, он себе на память? Вот посмотрите, – он повёл рукой.