Явка в Копенгагене: Записки нелегала
Шрифт:
То пассажирскими, а то и товарными поездами мы пробирались на Украину. Подолгу простаивали на запасных путях, пропуская воинские эшелоны. Поездам этим всегда давали зеленый свет. Все больше ощущалось дыхание войны.
Пенза I, Пенза II, Рузаевка, станция Лиски Воронежской области— это уже территория, где был остановлен враг. Кругом воронки, стреляные гильзы от зенитных пулеметов. Украина, Харьков. Вокзал — сплошные руины. Где-то из стены под этими руинами торчит кран, а из него непрерывной струйкой течет вода. Умываются обнаженные по пояс солдаты. Водопровод уже работает, хотя кругом все начисто разрушено. У водоразборных колонок стоят очереди за водой с ведрами, банками, бутылками. Пирожки!!! Прямо на улице! Этакие большие пирожки! Просто огромные! И дешевые! Пирожки с фасолью, с картошкой! Вареная картошка со сметаной! Вволю! Такого изобилия в еде мы давно не видели! Такого богатства! Таких деликатесов! В растерзанной, разграбленной, недавно освобожденной Украине и вдруг — с едой так вольготно! А огромный «блошиный» рынок Харькова! Там было все — от кильки до хромовых сапог, порой на картонной подошве, искусно сделанной под кожу: выйдешь из дому в дождливую погоду, а домой вернешься в одних голенищах. Море людей. И над всем этим скопищем людским скорбные звуки трубы: слепой музыкант, уставившись в небо незрячим взглядом, играл «Ермака». Играл искусно. Обожженное, все в шрамах лицо его становилось багровым от натуги. Люди стояли и слушали, клали деньги в его засаленную кепку.
Поезд медленно, но верно приближался к Киеву. Перед самой Дарницей наш вагон отцепили, так как лопнула рессора. Отец ушел добывать хлеб. Вагон тем временем починили, прицепили к какому-то составу, и мы поехали, без отца. Каким-то образом он сумел уже под самым Киевом нас нагнать. Отец притащил пять огромных желтых караваев из кукурузной муки. Паляницы эти очень крошились, хотя были необыкновенно вкусными. Ночью в небе над нами летали ночные истребители. Доносились глухие раскаты грома. Оказывается, бомбили Дарницу. Утром, проезжая территорию, подвергшуюся бомбежке, мы видели воронки от бомб, убитую лошадь, разбитые зенитки на берегу Днепра, сгоревший тягач.
На горизонте Киев. Сверкающий остатками позолоты, зияющий черными провалами купол Киево-Печерской лавры. Поезд медленно движется по временному шаткому деревянному мосту через Днепр, наведенному саперами сразу после освобождения Киева. На площадках моста — зенитные установки, часовые. В вечернем небе над Киевом, помигивая зелеными огоньками, барражируют ночные истребители. Заночевали на площади перед вокзалом, наполовину разрушенном, положив наш старый фамильный ковер прямо на асфальт и укрывшись всем, что у нас было. Ночью бомбили аэродром, находившийся неподалеку. Одна крупная фугаска грохнула где-то совсем рядом. Земля заходила ходуном. Тошнота подступила к горлу.
Киев. Апрель 1944 года. На улицах много военных парней и девушек с красными ленточками на шапках. В Киеве сейчас размещается штаб партизанского движения. Полностью разрушенный Крещатик.
Питаемся по талонам в столовой, называемой здесь «Удальня». Через три дня отец получил назначение прокурором в отдаленный район Киевской области, и вот мы туда едем. Мучительная пересадка на станции Цветково. Снова ночуем на нашем ковре на полу крошечного вокзала. Еще довольно холодно. Утром, пройдя километра полтора, таща на себе все наши вещи, мы с трудом добираемся до товарного поезда, стоящего на запасных путях. Взбираемся на груженную каменным углем открытую платформу и почти сразу трогаемся. Каменноугольная пыль взвихривается на ходу поезда, набивается в нос, глаза, уши, за шиворот… Но мы едем. И это главное. Вечереет. Вот наконец чудом уцелевшая станция Звенигородка. Корсунь-Шевченковский котел захлопнулся так быстро, что многие станции железной дороги немцы не успели взорвать, поскольку снабжение немецких войск шло до последнего момента. Мы слезаем с платформы черные, как негры. Умываемся из колонки, где заправляются паровозы. Чуть отвернул вентиль— на тебя обрушивается водопад. Другого источника воды здесь нет. Нас встречает ястребок [12] — молодой парень, вооруженный немецкой винтовкой. Погружаемся на трофейную военную повозку, запряженную парой лошадей. До райцентра шесть километров.
12
Ястребок — боец истребительных отрядов, созданных в освобожденных областях Украины из числа лиц допризывного возраста для борьбы с бандитизмом и для охраны объектов.
Выехав 4 апреля из Мари-Турека, лишь 4 мая ночью мы добрались наконец до пункта назначения — райцентра Катеринополь, некогда сплошь заселенного евреями и поэтому именуемого «местечком». Трассирующие пули пересекают звездное небо. Стреляют всю ночь. Заливаются соловьи. Стрелок объясняет нам, что стреляют в небо просто так, по дурости, поскольку оружие сейчас есть в любой хате. Возница выгрузил нас в центре местечка у одного из полуразрушенных домов, одна из комнат которого была наскоро отремонтирована, деревянный пол тщательно вымыт. Уже было за полночь. Спали все вместе на разостланном ковре, который уже не раз нас выручал. В углу на ящике из-под снарядов нашли коптилку из снарядной гильзы, заправленную бензином, в который добавлялась соль. Коптилка отчаянно коптила, но это был единственный источник освещения, поскольку электро-энергия отсутствовала. К тому времени скудные наши съестные припасы были исчерпаны, и поэтому радости вашей не было предела, когда мы с отцом, исследуя подвалы соседних разрушенных домов, обнаружили там бумажный мешок с надписями на немецком, почти полный сушеного картофеля.
Затем поселились в большом добротном каменном доме под черепичной кровлей. Дом этот принадлежал до последнего времени судетскому немцу Шульцу, обосновавшемуся здесь еще в двадцатые годы. Шульц вместе с семьей ушел с немцами на Запад. Половина дома была жилой, вторая половина была занята колбасным цехом. При доме был большой сад и огород. Шульц был рачительным хозяином и великим мастером своего дела. Десятилетиями он кормил колбасными изделиями весь район. Его дочь Юлия, как фольксдойче, пошла работать в немецкую комендатуру. Говорили, что она якобы доставала пропуска для партизан. Но кто этому поверит, когда придут наши? Оккупантов колбасами кормил? Кормил. Хотя, если здраво подойти, куда ему было деваться? Попробуй-ка не покорми! Голову оторвут, хотя и свой. Вполне справедливо опасаясь репрессий со стороны советских властей за сотрудничество с оккупантами, оп с тяжелым сердцем, в слезах, покинул насиженные места, где все в районе его любили и уважали за честность и невероятное трудолюбие. Но оп слишком хорошо знал наши порядки и законы военного времени. Центр Катеринополя— собственно местечко, был полностью разгромлен. Евреи, не успевшие эвакуироваться, были уничтожены. Но вот вернулись из эвакуации первые еврейские семьи, и тотчас заработала парикмахерская, радуя людей призрачным ощущением мирного времени. Действовали милиция, суд и прокуратура, партийные и административные органы, функционировала почта, налаживалась телефонная связь. И конечно, работала чайная, где можно было досыта поесть вареников с творогом и сметаной. После голодного марийского края нам это казалось раем земным. Отец в первый же день принес пистолет «ТТ» и автомат «ППШ», которые испытал тут же, в огороде. Потом я в отсутствие отца научился собирать и разбирать это оружие и даже тайком пару раз стрелял.
Я начал ходить в школу, где все были на два-три года старше меня, поскольку в оккупации не учились. Мой первый день в школе был полон впечатлений. Из эвакуации вернулся директор школы, который в этот майский день приступал к своим обязанностям. Нас всех выстроили во дворе школы, и завуч представил нам директора Герасимчука. Ему было немногим за пятьдесят, но выглядел он совсем старым. Сутулая, высокая и тощая фигура его имела жалкий вид. Одет он был в старый, совершенно ветхий пиджак, одетый на когда-то белую майку, и в шаровары, сшитые из стираного-перестираного кумача, на котором все еще проступали буквы партийно-государственных лозунгов. На ногах — галоши на босую ногу, подвязанные пеньковой бечевкой. На голове — широкополая соломенная шляпа, как у деда-пасечника. Ввалившиеся черные глаза его сверкали лихорадочным нездоровым блеском. Щеки ввалились. Но речь, посвященную его вступлению в должность, он произнес прямо-таки блистательно. Мы поняли, что за невыразительной, комичной внешностью нашего директора таились необычайная сила воли, педагогический талант и фанатичная преданность своему делу.
Моя мать работала машинисткой в райкоме, поэтому я был в курсе почти всех событий партийной жизни района, и в свои двенадцать лет я невольно слушал и запоминал все разговоры в семье, хотя меня в то время новости эти совершенно не интересовали.
У многих учеников дома были спрятаны винтовки или ракетницы. А на переменах забавлялись боевыми патронами, которыми всегда были набиты карманы учащихся. Как-то раз, идя поутру в школу, я встретил подростка, который сломя голову бежал в сторону поликлиники: во лбу у него торчала пуля, сочилась кровь, глаза ошалели от боли.
Постреливали не только в воздух. На освобожденной территории оставалось немало бывших полицаев, служивших у немцев, которые скрывались в селах и лесах и по ночам «шалили»: убивали председателей колхозов, представителей Советской власти, сельских активистов. Против бандитов велась беспощадная война.
Страшные годы оккупации пережило украинское село. Здесь, в районе Звенигородки, замкнулось стальное кольцо вокруг корсунь-шевченковской немецкой группировки. Где-то в этих местах немцами была предпринята последняя попытка прорыва из окружения. 17 февраля 1944 года воинами 2-го Украинского фронта немецкая группировка была ликвидирована. Враг потерял более 73 тысяч солдат и офицеров, в том числе 18 500 пленными. Поля и леса были забиты немецкой техникой. В самом центре Катеринополя долгое время стоял подбитый немецкий танк «пантера». Денно и нощно работали подразделения саперов, укомплектованные в основном военнослужащими— выходцами с Кавказа и Средней Азии, недавно выписавшихся из госпиталя, но еще не отправленных на фронт. Они проводили разминирование минных полей, собирали снаряды, мины, гранаты и по ночам подрывали их за кладбищем, у салотопки. Были среди них и танкисты, которые, своими силами отремонтировав два подбитых тапка и самоходку, использовали их в качестве тягачей при удалении с полей подбитой техники. А вечерами собирались девушки на посиделки, и тогда лились ночь напролет над слободками звучные украинские песни.
На плотине, взорванной немцами при отступлении, неустанно трудились двое молодых энтузиастов — Костя и Володя, которые руководили восстановлением электростанции. Им помогали солдаты саперной части. Благодаря их усилиям плотина была вскоре восстановлена, крохотная электростанция заработала, и Катеринополь осветился электрическими огнями. К тому времени, благодаря все тем же неутомимым Косте и Володе, был восстановлен районный радиоузел, в центре установили динамики, и в День Победы толпы жителей собрались под динамиками.