Яжмаг. Трилогия
Шрифт:
Я попробовал сесть. Опереться спиной было не на что, зато руки и ноги не связаны. В карманах пусто, сотовый и ключи от дома исчезли. Нет, не испарились, естественно, их у меня тупо конфисковали. Хотя наверняка дозвониться куда-либо из глубин подвалов Васильевского острова вряд ли возможно. И речь даже не о серьёзных магических щитах, тут просто ни одна сеть не ловит.
Что ж, устроившись в позе лотоса, как настоящий крымский татарин где-нибудь на каменистом склоне горы Аю-Даг, я попробовал расслабиться и мыслить позитивно. Ну или хотя бы отстранённо. Что рискнут предпринять мои друзья, возникни у них вдруг такое желание?
Чёрная
Тут все мои мысли перескочили к самой первопричине моего заключения здесь. Чертовски трудно было поверить, что мой задушевный приятель вот так легко выступил за мой арест, выдал какое-то дурацкое заявление, прекрасно понимая, как и во что это может вылиться.
Яжмаг – суровая профессия ещё и потому, что налагает на нас массу строгих ограничений. Помните, как в книге про того же очкарика со шрамом волшебникам запрещалось колдовать при обычных людях? Ну, они, разумеется, плевали на это правило, однако оно было и якобы за нарушение могли отшлёпать или поставить носом в угол. Но это же Великобритания, зона толерантности и всепрощения, у нас всё строже.
В наших российских реалиях любое отступление от установленных правил всегда чревато неотвратимой грозности наказанием. Я отдавал себе отчёт, что получу по полной, когда вырвал правнучку архангела из лап воодушевлённых Хранителей. И да, когда мне передали постановление о том, что отныне я вне закона, тоже понятно и заслуженно, не поспоришь. Теперь мне нельзя пользоваться магией.
Но это ограничение может быть снято впоследствии, если хорошо себя вести или вдруг совершить какой-то несоизмеримый подвиг во славу Света. А до этого да, ты лёгкая жертва всякого, кто нуждается в твоей крови! Тебе перегрызут глотку посреди Невского или Лиговского, но никто из так называемых сил Добра не попытается за тебя заступиться. Так что сиди дома, дрожи под кроватью, бойся всякого стука в дверь, ты всё равно умрёшь…
А как быть, если яжмаг не захочет подчиняться законам и быстренько перебежит на сторону Тьмы? Всего один вопль о помощи, договор, подписанный кровью, ритуальная человеческая жертва, и всё! Теперь его не тронут оборотни, бесы, ведьмы, вампиры и прочая питерская нечисть. Живи, сколько сможешь, чёрный яжмаг!
Для тёмной стороны ты всегда будешь презираем как предатель, но тем не менее всё равно уже свой. Можешь участвовать в пьяных шабашах, пить кровь младенцев, совокупляться с уродливыми ведьмами, бить стёкла из рогатки и ставить подножки старушкам, переходящим улицу. Вот только на моей памяти очень немногие смогли вписаться в чужие правила игры и так же сгорели в течение считаных дней, но уже от руки сил Добра.
Резюме? Опять-таки, как ни крути, ты всё равно умрёшь.
Хотя, конечно, в
– Мценский? – раздался из темноты низкий мужской голос с бархатным оттенком.
Готов поклясться чем угодно, что раньше я не слышал даже чьего-либо дыхания. Возможно, у меня начались слуховые галлюцинации? Полная тишина и абсолютная темнота способны и не на такие малоприятные вещи. Подождём…
– Ты не знаешь меня, и моё имя тебе ни к чему. Но я хотел поговорить с тобой о той девочке, Нонне Бернер, – вновь прорезался голос. – Расскажи мне о ней?
Я завертел головой, но он словно бы шёл отовсюду, возможно даже рождаясь в моём мозгу. И хотя тембр казался мне знакомым, это почему-то было даже немного пугающе.
– Что ты хочешь знать? – спросил я. Видимо, у самого себя, но это уже детали.
– Она влюблена в тебя. У вас уже был секс? Как она в постели? Что ей нравится?
– Благородные мужчины и сами не спрашивают о таких вещах, и не треплются о них с другими.
– Профессия яжмага и благородство редко совместимы, эта роскошь им не по карману, – высокомерно хмыкнули мне в ответ.
– Бывают исключения…
– …лишь подтверждающие правило.
– Но тем не менее, – упёрся я. Голос это понял.
Есть множество разговорных тем, на которые меня только заведи, потом и не заткнёшь, пристрелить проще. Но точно так же присутствуют вещи, публичное обсуждение которых за рамками моего воспитания. Отец был чрезвычайно строг в этом плане, он даже к своей жене, моей маме, обращался исключительно на «вы». Так его воспитал дедушка, так было принято в их кругах, а я чту традиции.
– Что ей передать от тебя? Есть какие-то пожелания, слова? Может быть, признание или прощальный подарок?
Я задумался. Во-первых, смущало такое пылкое стремление навязать мне свои услуги, а во-вторых, если мне и есть что сказать Нонне, то я предпочёл бы сделать это сам, без посторонней помощи, чужих ушей и рук. Вот только будет ли у меня такая возможность?
– Нет, – ответил голос, словно читая мои мысли.
Потом вновь наступила тишина. Единственное, что я мог слышать, так это собственное дыхание. И почему-то меня оно ни капли не успокаивало. Зачем знакомый голос задавал мне такие вопросы? Кому понадобилось знать о наших интимных отношениях с правнучкой архангела? Кто был уверен, что может передать ей мои последние слова?
Я не знаю, сколько прошло времени. Приблизительно от получаса до года или больше, темнота имеет метафизическое свойство растягиваться до размеров вечности. Возможно, я даже уснул. Потому что свет не ударил по глазам, а проявился мягко, вежливо, деликатно размыкая мне ресницы. Традиционно силы Добра всегда славились чутким отношением к пленникам собственных тюрем, спасибо и за это.
Те же безмолвные тени, слуги Чумного Доктора, поставили меня на ноги, сопроводив по скользким ступеням куда-то наверх. Я не сопротивлялся, мне было всё равно. Справедливого суда как такового над нашим братом не бывает. Адвокаты, свидетели, присяжные, изучение доказательств, улики, прения сторон, время на обжалование – ничего подобного и не ждите. Обвинение, приговор, исполнение. Всё.