Язычник
Шрифт:
– А понравился ей мальчонка! – Добрыня одарил народ добродушной улыбкой. – Да и сами взгляните: какой он тать? Может, и убил-то он случайно? Махнул топориком – и на тебе! Аккурат в висок угодил. Бывает ведь! – Воевода развел руками, будто извиняясь. – А мальчонка славный, незлой совсем, сами видите! Ну, почтенные новгородцы, что скажете?
Старшина совещалась недолго. Сошлись: князь мог и своей волей виру назначить. А вот уважил народ, соблюл честь.
– Коли родичи убитого согласны, так и мы не против, – высказался за всех старшина плотницкого
Эсты стояли мрачные. Вира в двадцать нурманских марок – это чуть более десяти гривен. Деньги немаленькие. Однако за смерть свободного новгородца головное в четыре раза больше. Но хитрый воевода так повернул, что не вира это, а выкуп. И тут всякий скажет: хорошая цена. За такую не то что мальчишку – доброго мастера купить можно. И «нет» не скажешь. Это Сигурду-воеводе можно отказать. А княгине откажешь – князя оскорбишь. А князя оскорбишь… Нет, с Владимиром лучше не ссориться. Он хоть и молод еще, а слава у него на севере изрядная. Да и брат княгинин – сам ярл Дагмар. Плюнуть дракону в морду можно. А каково будет, если дракон плюнет в ответ?
– Благодарю тебя, пресветлый князь, за милость и заступничество! – Гордый ярл Сигурд Эйриксон поклонился в пояс, как никому прежде не кланялся. Его малое подобие, племянник Олав, тоже поклонился. Но не так низко… Что не укрылось от глаз Добрыни. Воевода сделал отметку на бересте памяти: вызнать, что за мальчишка. Очень уж он не похож на трэля. Чувствуется гордая кровь…
Однако князь ничего не заметил.
– Воеводу Добрыню благодари, – добродушно сказал Владимир. – Он все придумал. А пуще того – княгинюшку мою. Очень просила она за мальца. Хотя… – Владимир улыбнулся, – по чести сказать: я бы и так его не отдал. Он – родня твоя, Сигурд. А ты – мой воевода. Значит, и парнишка – тоже мой. Где ж это видано, чтоб своих чужим отдавать? Верно, дядька?
– Истинно так! – прогудел Добрыня. – От своих отступиться – удачу потерять. Такое богам не любо!
– Племянника твоего возьму в детские, – решил Владимир. – Чую в нем доброго воина. И то сказать: кто за зло мстит бесстрашно, тот и добро не забудет. Пойдешь ли ко мне, малой?
– Меня зовут Олав Тр.. – звонко начал мальчик. И споткнулся на слове. Хотел сказать: Олав Трюггвисон, но вспомнил, что дядя сурово наказал: ни слова об отце. Не время еще.
– Меня зовут Олав, и мне честь – послужить такому конунгу, как ты! Клянусь молотом Тора: я сторицей верну тебе долг жизни и крови!
Ближние дружинники Владимира, собравшиеся в горнице, одобрительно закивали. В большинстве своем скандинавы, они видели в Олаве не одиннадцатилетнего мальчишку, а воина, доказавшего свою храбрость и удачу. По их закону взять жизнь кровника – не убийство, а право. А уж убить оружного воина втрое больше себя мясницким топориком… Возможно ли такое без помощи богов? А кого любят боги, у того будет все: деньги, слава, верная дружина.
– У него стать конунга, – шепнул своему соседу-свею нурман Торберг. – Быть ему великим вождем.
– Если его кровники убитого не прирежут, – шепнул в ответ дан.
– Ага! – ухмыльнулся Торберг. – Кишка у них слаба – против князя пойти. Мальчонка теперь – княжий. А князь наш за своих шкуру спустит и к воротам прибьет. Так-то!
Глава семнадцатая
Чужая невеста
Киев.
Лето 975 года от Рождества Христова
О том, что отец привез его подружку в Киев, Славка узнал от девки-чернавки, посланной самой Улькой. Не медля, Славка оседлал Разбойника и двинул на Щекавицу, где жили родичи Горомута. На подворье Славка девушку не застал – нашел неподалеку, на вечерних посиделках.
Примерно с десяток девок, рассевшись на скамеечках, вкопанных в тени приземистого, в пять обхватов, священного дуба, сучили пряжу и болтали.
На девушек благосклонно взирал малой божок Симаргл, вырезанный кем-то без особого почтения в виде добродушного пса с зачаточными крылышками на бурой спинке.
К дубу вела только одна улочка в две сажени шириной. На ней толклись с полдюжины парней и делали вид, что девки их совершенно не интересуют. Однако улицу перегораживали – мимо не пройдешь.
Славка, однако, даже не подумал сдерживать жеребца, и Разбойник, завидев чужих, заступивших дорогу, сердито раздувая ноздри (Ну? Кто посмеет встать у меня на пути?), пошел резвой рысью прямо на парней.
Те, по большей части – мастеровые да из младших купцов, – увидевши надвигающегося на них боевого коня, на котором горой возвышался опоясанный гридень в сдвинутом на затылок нурманском шеломе, вмиг освободили дорогу, и Славка торжественно въехал под дубовую сень.
Девки восхищенно ахнули.
Улька же зарделась, сунула кудель подружке и встала.
Славка красиво, как настоящий степняк, стек с коня наземь, подхватил Ульку, шепнул: «Здравствуй, моя ладо!» – легко, будто невесомую, поднял на вытянутых руках и опустил на конскую холку. Затем так же легко вновь оказался в седле.
Жеребец недовольно фыркнул: не одобрил дополнительную ношу. Но Славку его мнение не интересовало. Движение колена – жеребец, перебрав ногами, как танцор-скоморох, развернулся на месте и пошел коротким скоком вверх по улице, вынудив хлопцев опять податься в стороны.
Выехали к воротам, за которыми лежала дорога на Вышгород. В ворота неторопливо вползали селянские телеги. Сейчас два таких воза плотно перегородили путь. Трое дружинников без спешки объявляли груз и собирали мыто. Старший над ними, степенный пожилой гридень из тех, что служили еще князю Игорю, надзирал. Будь Славка на коне один, поднял бы жеребца и перемахнул через телеги, но под двойным грузом – не рискнул. Остановился. Гридень, здешний, щекавицкий, на Славку глянул равнодушно, а вот отроки засуетились, разогнали телеги, чтоб Славка мог проехать наружу.